Серебряные крылья

Круг, второй, третий… Пора к финишу. Посадка — заключительный, самый ответственный этап полета. Зацепа осторожно отжал от себя ручку — машина нехотя уступила ему. Он поставил кран шасси на выпуск. Шасси вышло с шумом, и самолет дернулся вверх. Пришлось отдать ручку от себя, чтобы удержать машину в горизонтальном положении.

Когда-то, в пору первых ознакомительных полетов, на душе у Валентина было ощущение неуютности в небе. Пусть его несла неимоверная сила мотора, пусть широкие крылья поддерживали в воздухе надежный, как преданный друг, аппарат, но все равно никогда не покидала мысль, что внизу, за бортом, за бушующим потоком взбудораженного воздуха оставалась-таки глубокая пропасть в сотни, тысячи метров.

Высота всегда будет манить к себе человека, но никогда не смирится с тем, что она покорена. Высота не простит человеку, возомнившему себя птицей, и будет терпеливо ждать своего часа.

И все-таки Зацепа свыкся со своей профессией летчика. Сейчас, несмотря на новизну ощущений, эта привычка давала себя знать. Он хотя и нервничал, переживал, но делал все так, как это сумел бы только тот, кому близко и знакомо все это — небо, скорость, расстилавшаяся под ним земля.

Самолет планировал, снижался — в сущности, какое планирование может быть у этого ракетообразного снаряда с короткими крылышками? Только двигатель поддерживает машину в воздухе. Земля все ближе и ближе. Уже приводная станция пронеслась под самолетом, прозвенел радиомаркер, а серая взлетно-посадочная полоса показалась почему-то слишком узкой и короткой. Самолет проседал, и Зацепа это чувствовал всем своим существом; он нервно добавил обороты, боясь, что не долетит до бетонки. Но тут до его слуха отчетливо донесся голос руководителя полетов Бирюлина:

— Задержи… не дергай… Убирай оборотики…

И эти простые слова умудренного, опытного летчика успокоили лейтенанта и придали ему уверенность: значит, за ним следят, не дадут ошибиться, помогут…

Зацепа не почувствовал даже, как, потеряв опору о воздух, машина мягко коснулась колесами бетонки и понеслась, понеслась, постепенно замедляя движение. Тормозной парашют, точно могучая рука, натянув поводья, осадил назад ее стремительный бег.

Рулить по дорожке, справа и слева от которой стояли самолеты, было тоже нелегко. Хотелось поскорее вылезти из кабины и подставить лицо, руки, шею ласковому свежему ветру. На сегодня с него хватит. Сегодня он будет осмысливать, переживать заново весь полет и — отдыхать. Приятная, расслабляющая истома владела им, когда он зарулил на заправочную. На лице блуждала глупая счастливая улыбка. Гора с плеч! Так, наверное, чувствует себя штангист, бросая на помост покоренную штангу. Первый шаг сделан, да еще какой! И в тот момент, когда он поднялся из кабины, намереваясь перенести ногу через борт, раздался щелчок фотоаппарата.

— Теперь уж вам не уйти от меня, — подмигнул ему корреспондент и протянул руку: — Поздравляю! Как самолет?

— Самолет — игрушка, скорость — не передашь словами! — вырвалось у Зацепы, и все вокруг засмеялись.

Знал бы он, что через несколько дней увидит себя в газете на первой полосе. Зацепа был заснят крупным планом — в защитном шлеме, в кожанке, с кислородной маской в руках. Над ним — безбрежное небо, внизу надпись: «Самолет — игрушка, скорость — не передашь словами».

Летчики посмеялись над незадачливым корреспондентом, воспринявшим шутку всерьез.

…Ах, Любаша, Любаша! Что наделала ты с парнем, разбитным и шалым? Какими чарами приворожила к себе, если с той поры, как расстались, вспоминает он твой гостеприимный дом, яблоню в саду, терпкие, смолистые запахи, заплывающие с голубых сопок, и твои бедовые, полные пьянящей истомы глаза.

Любовь? С первого взгляда? А может, не любовь это вовсе, а так — пылкое увлечение человека, которому еще ни разу в жизни не довелось испытать этого чувства? То школа, то училище, то служба, и все некогда, некогда… Его сверстники, случалось, влюблялись. Некоторые скоро разочаровывались, потому что принимали за любовь увлечение. Если и с тобой такое, лейтенант, то не горюй, пройдет. Пройдет, как слепой дождь из набежавшей вдруг тучки, сыпанет и лишь слегка прибьет пыль.

Настоящая любовь — это добрый, щедрый дождь, которого так жаждет исстрадавшаяся от зноя земля и так ждет зрелое семя, чтобы взойти и расцвести на радость людям.

В прошлую субботу, как только закончились полеты, Зацепа прибежал к себе в гостиницу, наскоро побрился, переоделся и со всех ног помчался в город. Скоро он уже поднимался на крыльцо Любашиного дома. Его приходу Любаша удивилась:

— Ты? А я уж думала, что больше не придешь.

— Я так ждал этой субботы!

Любаша сдвинула брови, стояла и молча смотрела на него. Сесть не предложила.

— Ты кого-нибудь ждешь? Может, я не вовремя?

— Нет, почему же…

Из сада в просторную горницу заглядывали голые ветки черемухи, на подоконнике в высокой вазе белели гладиолусы. На столе валялась начатая пачка «Беломора».

— Куришь?

— Мишель забыл.

— Он что… твой знакомый?