Серебряные крылья

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Вечер был теплый. Уходящее солнце зажгло окна домов, легкий ветерок доносил из тайги терпкий смолистый запах хвои. Разве усидишь в такую пору дома? Все — и стар, и млад — повысыпали на улицу. Старики, по обычаю, на завалинках расселись — никто не пройдет незамеченным мимо их мудрых взоров. Вон Ольга к пивнушке торопится, ей одна забота — мужика оттуда вызволить. Поди, успел уже наклюкаться. Ее Иван — бульдозерист, золотые руки, а вот к водочке пристрастился. Вон Ася из автобуса вышла, к своей прабабушке Анфисе Марковне семенит. Отец на фронте погиб, мать после похоронной, словно свечка, истаяла. На руках у древней Анфисы девочка Ася осталась да так и выросла незаметно. Как бы худа не приключилось с нею: у военных где-то работает. А военные, ведь они какие — огонь-ребята, долго ли им девчонке голову вскружить!.. Любка куда-то вырядилась. Эта не пропадет — цену себе знает! Губки алые, брови соболиные, на тугой щеке мушка для привады наляпана. От парней отбоя нет. Недаром все подруги ей завидуют. А завидовать, коли толком поразмыслить, и нечему! Крутила-крутила с Мишкой-музыкантом, а замуж пошла за Тимку. Тот ей такой пятистенный домище отгрохал — все ахнули! Теперь разберись: кто говорит — доказать что-то Мишке хотела, кто — за домом, мол, погналась. Разве поймешь? Чужая душа — потемки. Вначале посудачили-посудачили, помыли Любкины косточки, да и угомонились. И вдруг — как снег на голову: Тимка музыканта порезал! За что? Из-за ревности? Парня изувечил, сам в тюрьму угодил. А Любке все нипочем, еще краше расцвела. А это кто такие?

На улице показались два молодых летчика. Впереди важно вышагивал длинноногий чернявый красавец лейтенант, за ним, чуть поотстав, семенил маленький, белобрысенький. Но по сторонам он стрелял зорко, выцеливая симпатичных девушек.

Жаль, что Любка уже скрылась из виду. Ох, берегитесь, девки!..

Зацепа покосился на сидящих старцев, обронил:

— Ишь как смотрят на нас! Поди, гордятся своими соколами?

— Сплетничают, — охладил его восторг Фричинский.

— Ты, Эд, неисправимый скептик.

— Ошибаешься, просто я смотрю на все трезво.

— Шагай, шагай, трезвенник!

Все так же держась в боевом порядке «пеленг», друзья повернули на центральную улицу. Здесь было оживленней — драмтеатр, клуб, магазины. А чуть поодаль, на фронтоне старинного здания, призывно замаячила вывеска: «Ресторан «Голубая волна».

— Эд, курс на «Волну»! Заходим на посадку!

«Голубая волна» явно пыталась соперничать с ресторанами высшего класса. В зале играла музыка, в дверях стоял швейцар, — правда, не в костюме с золотыми позументами, а в серых помятых брюках и в белом, не первой свежести, халате.

— Погоди-ка, — остановил Фричинского Зацепа, подошел к швейцару и стал о чем-то деловито договариваться с ним. Тот согласно закивал головой и, получив из рук лейтенанта «красненькую», скрылся за дверью.

— Порядочек, — потер руки Зацепа, — нас встретят с помпой.

— Третий столик слева, у окна, — сообщил, вернувшись, швейцар.

— Подход отработан, маэстро?

— Так точно, товарищ летчик.

— Эд, наш час настал! За мной! — призывно взмахнул рукой Зацепа и первый рванулся вперед.

Оркестр, оборвав на середине какой-то танец, лихо грянул марш летчиков. Танцующие смешались, недоумевая: кто такие? Почему вдруг такая встреча? Такая торжественность!

Кляня в душе Валентина за его ребячливую выходку, Фричинский смущенно вышагивал за ним к столику. К ним тут же подошла стройная официантка с синими подведенными глазами, в накрахмаленной наколке. Зацепа вежливо поздоровался и тоном ресторанного завсегдатая осведомился:

— Что у нас, дорогуша, сегодня на кухне?

— Все, что вам угодно, — одними губами улыбнулась официантка и подала меню.

Заказали бутылку коньяку и жареных рябчиков. Здесь было, уютно и весело. Танцевали пары. Зацепа дымил сигарой — так, для форсу, — и прицельно осматривался. За одним из столиков он скоро засек довольно смазливую мордашку. Едва заиграла музыка, он быстрыми шагами, чтобы не перехватили, подскочил к девушке и церемонно представился:

— Пожизненный пленник неба — лейтенант Зацепа. Разрешите?

Та повела своими жгуче-черными глазами:

— Не боитесь в плен попасть?

— Всю жизнь мечтал о таком плене!

— Смотрите не раскайтесь!

Во время танца Зацепа не терял даром времени.

— Я — Валентин, а как вас нарекли ваши предки?

— Люба.

— Любаша… Любовь… А вы вполне соответствуете своему имени.

— Зато вы не соответствуете. Валя — женское имя.

— Пардон, меня зовут Валентином. Валентин Зацепа, звучит?

Танго сменилось бурным фокстротом. Ураганная дробь барабана, звонкие удары в литавры, дикий визг трубы. Словно рушились наземь дома и звуки — камни носились в воздухе, разя все на своем пути.

— Последний день Помпеи! — хохотал, войдя в раж, Зацепа.

На крохотном пятачке перед оркестром было невыносимо тесно. Разгоряченный Зацепа подлетел к одинокому Фричинскому:

— Эд, тюлень ты этакий, не видишь — девушка скучает!

— Подруга твоей? — флегматично спросил Фричинский.

— Приглашай ее, слышишь?

Но оркестр уже смолк. Музыканты, оставив инструменты, разбрелись кто куда.