Серебряные ночи

Она замерла, прислушиваясь к звукам ночной степи. Они были обычные: шум ветра, волчий вой, все как всегда… Ничто не выдавало присутствия человека. Подхватив сверток, она пригнувшись двинулась вокруг дома, стараясь держаться стены, отбрасывающей тень в лунном свете, и от всей души желая, чтобы на ясном звездном небе появилась хоть какая-нибудь тучка. Но на дворе было светло почти как днем.

Впереди показалась приземистая конюшня. Но чтобы добраться до нее, надо было пересечь открытое пространство. Снова она замерла выжидая. Сердце ее, казалось, выпрыгнет из груди. Она пыталась уловить присутствие человека, но опять ничего не обнаружила. Темный дом огромной тенью стоял за спиной; в стороне светлой полосой лежала пыльная дорога с темнеющим рядом деревьев; главная цель – прямо впереди. Низко пригнувшись, она устремилась к ней.

Адам вышел из-за деревьев как раз в тот момент, когда она была у ворот конюшни. На какое-то мгновение он даже засомневался, действительно ли он увидел ее фигурку, или просто игра теней в неверном ночном свете сбила его с толку, Потом перебежал через дорогу и крадучись скользнул вслед за ней в душную темноту конюшни. Лошади шумно вздыхали, солома похрустывала и шуршала у них под ногами, но в кромешном мраке, разумеется, невозможно было определить, какая лошадь где стоит. Видимо, в поисках Хана ей придется пройти вдоль всего здания, подумал Адам, но не двинулся с места, дожидаясь, пока глаза привыкнут к кромешной тьме. По-прежнему он не мог различить ни малейшего движения, ни малейшего звука, который выдал бы присутствие человека. Наконец Адам разобрал негромкое бормотание, а в ответ – тихое ржание коня. Он больше не сомневался, что Хан и его хозяйка таким образом беседуют между собой.

Звук донесся справа. Граф на цыпочках двинулся в ту сторону. В это время из мрака выделился еще более темный силуэт; фигура явно направлялась открывать ворота конюшни.

Он прыгнул вперед; движение было столь быстрым, что Софья даже не успела ничего сообразить. Одной рукой Адам крепко схватил ее за талию, другой зажал рот.

– Вы неисправимы, Софи! – прошипел он ей над ухом. – Если вы издадите хоть звук, сюда ввалятся все мои солдаты!

В полном потрясении, Софи не могла сопротивляться. Несмотря на гулко бьющееся сердце, она не могла не обратить внимания, что граф впервые назвал ее домашним именем. Сверток с вещами она все еще сжимала в руке. Подталкивая, Адам вывел ее спиной вперед из мрака на улицу, под звездное небо.

– Что вам здесь понадобилось? – первым делом поинтересовался он, не отпуская талии, в то время как другая рука повелительно потянулась к ее ноше.

Если граф увидит содержимое, ей ни за что не убедить его, что просто решила устроить себе любимую ночную прогулку после дня вынужденного бездействия. Никогда больше он не позволит себе быть настолько беспечным, чтобы предоставить ей еще одну возможность побега. Софи вынуждена была признать свое поражение. Она направляется в Санкт-Петербург в сопровождении графа. Данилевского, и нет смысла дальше с этим бороться. Ни слова не говоря, она протянула сверток.

Адам молча развернул его и тихо присвистнул, увидев драгоценное содержимое шкатулки. Пистолет он сунул себе за пояс, остальное имущество просто бросил на землю и только тогда взглянул ей в лицо.

– Что же мне с вами делать, Софья Алексеевна?

Она смотрела на него снизу вверх. Свет, льющийся с небес, не мог скрыть прежнего здорового румянца. Удивляясь самому себе, граф не. мог не залюбоваться сияющими глазами, прекрасным ртом, чуть приоткрытыми губами, словно она что-то собиралась сказать в ответ.

Ответ пришел совсем с неожиданной стороны. Это был толчок, которому Адам не успел воспротивиться. Голова его медленно склонилась, и их губы встретились. Она содрогнулась. В следующее мгновение Софи обмякла в его руках, словно пораженная ударом молнии. Он прикасался к ней губами целую вечность, пока она собиралась с силами оказать сопротивление вторжению, которому, кажется, подвергся не только ее рот. Рука еще крепче обняла ее. Почти с опаляющей нежностью он заставил ее губы раздвинуться; они открылись навстречу настойчивому проникновению его языка, В какой-то момент у Софи мелькнула дикая мысль, что это дьявольский способ наказания; затем в багровой темноте плотно сомкнутых век пришла другая – никакое наказание не может сравниться с этим прекрасным ощущением.

По всему телу стало медленно растекаться тепло; она таяла, ощущая восхитительную слабость в этих крепких объятиях. Мягкие губы приглашающе приоткрылись.