Серебряные ночи

Павел с тайным удовлетворением оглядел свою молодую супругу. Прошедшие два месяца значительно изменили ее. Она больше не смела смотреть ему прямо в глаза; исчез этот прямой, бесстрашный взгляд; она больше не бегала без устали по дому. Нет, теперь она двигалась медленно, с опущенной головой, стараясь преимущественно держаться в тени. Говорила она негромко, нерешительно, большей частью лишь отвечая на вопросы или замечания. Иногда она просила удовлетворить какую-нибудь пустяковую просьбу, в которой он обычно отказывал; редкие случаи согласия вызывали у нее удивление. Добиться повиновения оказалось не так трудно, как он предполагал, хотя времени понадобилось больше, чем в случаях с его предыдущими женами. Но тех воспитывали в более суровых условиях; они попадали к нему в руки уже наполовину сломленными.

Не все удалось только с Анной Кирилловной, размышлял князь, рассматривая вино в бокале на свет. Та постепенно стала совершенно невыносима со своими бесконечными рыданиями и молчаливым упорством. В конце концов ему пришлось отправить ее в монастырь. Разумеется, если бы она не оказалась бесплодной, он бы смог ее как-нибудь вытерпеть.

Он снова взглянул на Софью Алексеевну. Вряд ли с нею случится нервный припадок из-за того, что она утеряла былую жизнерадостность и уверенность в собственной безопасности окружающем мире. Через пару недель, когда общество начнет возвращаться в город, он сможет спокойно позволить ей время от времени появляться при дворе и иногда делать светские визиты. Его выучки будет достаточно, чтобы противостоять влиянию внешнего мира.

Звук голосов в гостиной нарушил недобрую тишину столовой. Софи не подняла глаз от тарелки, хотя сердечко ее быстро забилось, а пальцы задрожали.

– Прошу прощения, генерал, – произнес с порога граф Данилевский. Отдав честь начальнику, он поклонился Софье. – Княгиня, прошу простить меня за опоздание. Мне пришлось дожидаться прибытия курьера из Москвы.

– Не стоит извиняться, граф. – Впервые с момента его появления в комнате Софья подняла голову. Светская улыбка не изменила непроницаемого выражения ее лица. – Прошу вас, присоединяйтесь. – Она кивнула в сторону третьего прибора.

Адам сел. Он догадывался, каких усилий стоило Софье проявлять такое холодное равнодушие, поскольку сам был вынужден вести себя подобным образом. Но если Дмитриев уловит хотя бы малейший намек на то, какие мощные невидимые вихри клубятся между его женой и его адъютантом, для Софьи это может кончиться гибелью.

Она снова погрузилась в покорное молчание. Генерал принялся расспрашивать адъютанта о делах, которыми, по его мнению, совершенно не интересовалась его супруга. Но Адам не сомневался, что за видимостью покорного подчинения, за опущенными ресницами, преувеличенным почитанием кроется вулкан сопротивления и ярости. Что произойдет, когда этот вулкан проснется, Адам боялся представить.

Софи тоже не могла себе такого представить. Она только знала, что протесты, мольбы, даже слезы вызовут лишь новый виток холодного насилия. Когда во вторую неделю их брака Павел сказал, что отправляет Татьяну Федорову в свое деревенское поместье, поскольку та недостаточно хорошо обучена, чтобы служить даме, Софи взорвалась, яростно протестуя против такой несправедливости. Он показал, что она совершенно бесправна, заставив ее убедиться в самоуправстве мужа. Тем же вечером Таня исчезла; на смену ей пришла строгая, молчаливая женщина, которая не спускала со своей госпожи маленьких, цепких глаз, подслушивала, навострив уши, и, в чем Софья нисколько не сомневалась, докладывала в мельчайших подробностях о ее поведении князю.

Когда ее протесты натолкнулись на непроницаемую стену каменного равнодушия, Софья начала рыдать. Князь послал за лекарем. Они заставили ее пить настойку опия от «нервного перевозбуждения». Целую неделю она провела в подавленном состоянии. Хорошо запомнив этот урок, она стала играть ту роль, которая устраивала мужа, решив ждать своего часа. В заточении угрюмого особняка, в обезлюдевшем городе у нее не было иного выбора. Однако этому насильственному заточению должен был наступить конец. Когда двор вернется со своих летних вакаций, мужу больше не удастся держать ее при себе. А до той поры единственным источником, поддерживающим ее жизненные силы, будет присутствие Адама Данилевского.