Серебряные ночи

Даже не глядя на него, не разговаривая, если не считать нескольких ничего не значащих слов, она заражалась его жизнерадостностью и душевной силой. Это началось с того дня, когда он впервые пришел в дом, чтобы поздравить ее с новым званием княгини-генеральши. Одного красноречивого взгляда ему было достаточно, чтобы понять всю силу непредвиденных тяжких испытаний, обрушившихся на нее. Она испугалась крушения надежд, порой была близка к отчаянию и пыталась найти хоть какую-нибудь зацепку, которая могла бы обнадежить, что эта жизнь, которая ей претит, – не навсегда, что остается возможность побега, освобождения, перемены. Неожиданное изменение поведения ее мужа, полное преображение его личности с того момента, как только она оказалась под кровом его дома, потрясли ее состояние больше, чем утонченная жестокость сама по себе.

Она не могла знать, что Адам чувствован себя виноватым в ее нынешнем положении. Ему, конечно, следовало ее предупредить. В то время как она в полном замешательстве и растерянности тонула в этой трясине, безуспешно пытаясь понять, зачем муж хочет сделать из нее совершенно иного человека, граф мог только молча сочувствовать и терзаться невозможностью оказать ей помощь и поддержку. Каждый раз, когда она оказывалась в его обществе, Софья ощущала его молчаливую поддержку и черпала в этом ощущении силы, чтобы держать себя в руках, подавить желание немедленно взбунтоваться, скрывать свою ярость под личиной покорности. До тех пор пока муж будет пребывать в уверенности, что полностью подчинил се своей воле, она сможет оставаться сама собой. Каким-то образом она чувствовала, что Адам это понимает и разделяет ее мысли и стремления.

Князь Павел не считал необходимым включать своего адъютанта в список лиц, нежелательных в доме на время перевоспитания собственной жены. Полковник был всего лишь военным, старшим офицером полка под началом Дмитриева, и в его обязанности входило частое посещение дома своего командира. Если во время того или иного делового визита Данилевский и сталкивался случайно с Софьей Алексеевной, генерал не придавал этому никакого значения. В этих визитах не было светскости ни на грош; даже приглашение на обед, как в этот раз, являлось только поводом для обсуждения полковых дел. На княгиню не обращали внимания, словно ее вовсе не существовало в этой зале. Князь не догадывался, что когда его жена сидела таким образом, равнодушная в своем молчании, она ощущала небывалый приток жизненных сил. Ему и в голову не могло прийти, что граф пристально следит за каждым ее движением, пусть незаметным, чувствует каждый ее вздох.

Обед подошел к концу. Софи встала и сделала реверанс, по старинной русской традиции благодаря мужа как главу семьи за трапезу. Это был еще один пример этикета, соблюдения которого требовал генерал. Все стороны жизни в Дмитриевском доме подчинялись жестким предписаниям. Малейшее отклонение от правил влекло за собой неотвратимое наказание, Редкий день проходил без воплей, доносящихся с заднего двора; провинившиеся слуги получали свою порцию плетки или кнута. Софи научилась затыкать уши. Она не имела права вмешиваться, и все слуги знали это. К ведению дома ее не допускали. Повсюду царил страх и недоверие. Эта обстановка сопровождала генерала князя Дмитриева повсюду, где он властвовал.

Он кивнул, одобрительно оценивая беспрекословное исполнение женой раз и навсегда заведенного ритуала. Набравшись храбрости, но без особой надежды, Софи попросила разрешения покататься верхом после обеда.

Князь нахмурился, но проговорил с показной озабоченностью:

– Мне совсем не хочется, чтобы вы подвергали себя малейшему риску, дорогая. Сегодня слишком жарко, и я боюсь, как бы у вас не разболелась голова. Нет, вам следует спокойно отдохнуть в тени.

Софи понимала, почему он за нее беспокоится. Муж жил постоянной надеждой, что она забеременеет. И то, что ей пока этого не удалось, вызывало только дополнительные запреты на увеселительные прогулки. Странное противоречие заключалось в этих запретах – стоит ей понести, как тут же перед ней откроется гораздо большая свобода. «Словно это мне подвластно», – с горечью подумала Софья. Муж ее вполне справлялся со своими супружескими обязанностями, она с холодной покорностью исполняла супружеский долг, а воз был и ныне там.

За последнее время она слишком привыкла к разочарованиям, равно как и привыкла скрывать свои чувства от мужа; она не желала доставлять ему удовольствия заметить и малейший проблеск оживления на непроницаемо вежливом лице.

– Не спорю, Павел, вам виднее, – без всякого выражения в голосе проговорила она. – Прошу прощения… Граф. – Еще один легкий книксен в сторону гостя, и Софья покинула роскошную, но чопорную столовую.