Серебряные осколки

Весть о пожаре она восприняла на удивление хладнокровно, но, узнав о том, что виновник его – это кто-то извне, быстро отказалась от своего решения съехать в гостиницу.

– В таком случае поджигатель мог швырнуть не маленький пузырек спирта, а что-нибудь побольше, – возразила Уинифред. – Нас хотели либо припугнуть, либо заставить бежать.

– Но ведь мы и так собирались переехать, – подал голос Келлингтон. – Что, если за нами проследят?

Он был прав. Чтобы избежать слежки, им пришлось разделиться.

Миллард и Габи отказались от отпуска, взяв на себя заботы по замене стекла в гостиной и уборку, а Элизу отправили домой.

Собрав все самое необходимое, Уинифред вместе с полубессознательным Стелланом, Малин, Эвелин и Лаурой исколесили весь Мейфэр вдоль и поперек. Уинифред примечала каждый экипаж на дороге, лицо каждого возницы и морду каждой лошади. Убедившись, что их не преследуют, она велела Томасу повернуть на Гровенор-стрит.

Келлингтон предупредил свою горничную только о трех гостях. Уинифред с нескрываемым удовольствием сообщила ей, что гостей ожидается шестеро, и двое из них больны. Миссис Хаксли едва не подавилась ядом, увидев, как в дом ее хозяина под руки вводят Стеллана, напоминавшего пьяного бродягу.

Тем же маневром Уинифред перевезла Теодора и Келлингтона. Вернувшись за ними, она обнаружила, что они преспокойно играют в карты, усевшись на полу в холле, словно фабричные рабочие после смены.

Когда все разместились (в особняке Келлингтона было по меньшей мере два десятка гостевых спален), Уинифред спустилась в гостиную. Она переоделась в домашнее чайное платье и поэтому ничуть не удивилась, увидев, что Келлингтон тоже снял сюртук. Он полулежал в большом кресле, положив голову на руку. Уинифред подумала было, что юноша спит, но, обогнув диван, увидела, что в вытянутой перебинтованной руке он держит книгу.

– Опять читаешь какую-нибудь чушь?

Келлингтон вскинул глаза, сверкнувшие под стеклами очков.

– «Элементы геометрии, геометрический анализ и плоскостная тригонометрия».

– Тебе не нужно выдумывать слова, чтобы я поверила в то, что ты умен, Келлингтон.

Когда она присела на диван, он позвонил прислуге и попросил принести чай. Уинифред взглянула на часы: пробило одиннадцать. Теодор наверняка уже видит седьмой сон.

– Почему ты не спишь? – поинтересовалась она.

Келлингтон принял из рук хмурой незнакомой горничной серебряный поднос и, пожелав ей доброй ночи, закрыл дверь.

– Не хочется, – коротко ответил он и опустил поднос на столик. – А вы, мисс Бейл?

– Зови меня Уинифред, – попросила она, обняв себя руками.

В гостиной было холодно – топить еще не начали, а дом успел остыть. В комнате горели свечи на двух-трех подсвечниках. Света было так мало, что можно было различить блестящие полоски дождевых капель на окне.

– Я пришла послушать сказку на ночь.

– Удивительно, но условия нашей сделки ты не нарушила, – подметил Келлингтон.

Он принялся разливать чай по двум чашкам в форме цветочных бутонов со скругленными лепестками, и Уинифред, не утерпев, спросила:

– Почему ты вообще влюбился в Эвелин?

– «Почему»? Кто сумел бы ответить на вопрос, почему он любит? Думаю, здесь куда важнее вопрос «когда».

– И когда же?

– Не знаю.

Уинифред фыркнула, и он протянул ей одну из чашек.

– Кажется, будто я всегда ее любил. Просто осознал это не сразу. Наверное, примерно в то время, когда отец хотел женить меня на саксонской принцессе.

– На принцессе?

Келлингтон пожал плечами.

– Я богат. Даже по меркам пэрства.

– Что ж, у всех есть недостатки. – Уинифред помолчала и недоверчиво переспросила: – Погоди-ка. Выбор был между Эвелин и саксонской принцессой? И ты выбрал Эвелин?

– Я богат, но не глуп. Конечно же, я выбрал Эвелин.

– И все равно… не понимаю. Она ведь производит странное впечатление. Как бабочка, которая пытается выбраться из собственного кокона, но, даже расправив крылья, продолжает изо всех сил за него цепляться. – Она отхлебнула чай и с приятным удивлением уставилась в чашку. – «Конгоу»? Слава богу. Мне до ужаса надоело пить ту дешевую дрянь, которую лондонские торговцы пытаются выдать за чай.

– Вот уж не думал, что ты ценительница чая.

– Нет, терпеть его не могу. Но с Дарлингами и не о таком узнаешь, – возразила Уинифред, поставив чашку на деревянную спинку дивана.

Келлингтон слегка улыбнулся.

– Она всегда была такой бабочкой.

Уинифред почувствовала облегчение – он не стал увиливать от неприятной темы, хоть она и дала ему на это возможность.

– Но даже если когда-то меня это отталкивало, сейчас я люблю ее за это. За то, что у нее никогда не получается идти против себя и других, но она все равно пытается. Эвелин выбрала для себя путь, на котором ее никто не поддерживает. И, несмотря на это, она никогда не поворачивает назад, пускай и стоит на месте.

Он впервые назвал Эвелин по имени в разговоре. В лицо Уинифред бросилась краска – она никогда не смотрела на подругу с такой стороны. Всегда было легче осуждать ее за слабость, чем отыскивать ее источник. Правда ли, что Эвелин одинока на своем пути?