Серебряные осколки

Теодор выпустил руку Уинифред и, пыхтя, принялся возиться с засовом.

– Я не видел его целую вечность! – выпалил юноша таким тоном, будто она до сих пор не догадалась, что он привел ее посмотреть на лошадь.

Когда засов наконец поддался, Дарлинг распахнул одну из створок и поманил Уинифред внутрь. Она остановилась перед входом в конюшню, не решаясь войти.

В городских стойлах обычно ужасно грязно: на загаженных полах рассыпана солома, пахнет навозом и кислым лошадиным потом, а воду, мутную до серости, животным подносят в ржавых жестяных ведрах. Здесь же было светло и чисто. В высоких деревянных балках играли солнечные лучи и порхали случайно залетевшие голуби, четыре двери денников со скругленными косяками были вычищены, тягуче пахло свежим сеном, опилками и мылом. На дальней стене была развешана конская упряжь: вожжи, седла, подпруги и уздечки.

– Это Барвинок, – гордо представил Теодор единственного жеребца в конюшне.

Молодой гнедой скакун фыркнул и повел головой, но позволил погладить себя, тыкаясь носом в ладонь Теодору. Большие черные глаза животного внимательно следили за хозяином.

– Мама и бабуля Мисси подарили мне его на десятилетие, тогда он был еще жеребенком. Мэттью помог мне его объездить.

Уинифред обняла себя руками и окинула взглядом пустые стойла с задвинутыми засовами.

– А где остальные лошади?

– Гелла и Фрикс остались в Лондоне. А Барвинок недавно повредил ногу, так что Мэттью поостерегся запрягать его в экипаж. Мама одолжила двойку у наших соседей, Редфилдов.

Погладив коня по морде, Дарлинг распахнул деревянную перегородку и забрался в денник. Там он обхватил Барвинка за шею и уткнулся лицом в его свалявшуюся коричневую гриву. Скакун не выказал ни малейшего признака раздражения, даже хвостом не шевельнул. Он обнюхал юношу, медленно повернул голову и посмотрел на Уинифред.

Она сузила глаза. Пускай любимец у Дарлинга с виду и симпатичен, сама она в жизни к нему не прикоснулась бы.

– Должно быть, тебе здесь было совсем одиноко, да? – заворковал Теодор, наглаживая шею скакуна.

Уинифред почувствовала себя лишней. Раздраженная, она повернулась на каблуках.

– Я пойду в дом.

– Погоди! – Теодор, смущенно улыбаясь, шагнул из денника. – Хочешь тоже его погладить?

– Нисколько.

– Брось! Он будет рад.

Уинифред замерла у порога, и Теодор снова взял ее за руку. Она закатила глаза и попыталась высвободиться, но даже Дарлинг заметил бы, что делает она это без особой охоты. Возможно, ей все-таки немножечко хотелось узнать, какова на ощупь морда Барвинка – блестящая и коричневая, как отполированная древесина.

– Знаешь, кто еще терпеть не может лошадей? – Теодор выдержал драматическую паузу. – Бабуля Мисси.

Сравнение с Мелиссой Дарлинг раздражало и забавляло Уинифред почти в равной степени. По одной только этой причине она до сих пор позволяла Теодору эти глупые шутки.

– Должно быть, она единственный здравомыслящий человек в вашем доме! – парировала она.

– Какой ужас! Назовешь меня разок негодником, и я действительно начну вас путать.

Теодор подвел ее к коню, и Уинифред вдруг пришло в голову, что он стал гораздо смелее. Прежде он не решался так открыто посмеиваться над ней и так уверенно хватать за руку. Отношения между ними менялись, они больше узнавали друг друга, пробовали границы дозволенного, учились прощать пустяки.

Но у нее все еще не хватало смелости наконец установить природу их связи. Сколько еще она сможет оставаться гостьей в великолепном доме Дарлингов? А когда придет время уезжать, какова вероятность, что Теодор все-таки последует за ней?

Нет, он не покинет ее. Она этого не допустит.

Уинифред завела свободную руку за спину и с силой стиснула ее в кулак. Напряжение в груди было почти таким же осязаемым.

– Тедди?

– Да?

Кто мы друг другу?

Уинифред раскрыла было рот, но тут же пришла в ужас от собственной решимости и поспешно разжала пальцы. Нет, Теодор только вернулся домой, только увиделся с семьей – она не может отравить его счастье своими условиями и капризами.

– У этого коня глаза точь-в-точь как у тебя.

Рассмеявшись, Дарлинг накрыл ее руку своей ладонью и поднес ее к морде скакуна. Уинифред затаила дыхание, но Барвинок только моргнул. Она почувствовала его короткую бархатистую шерсть. Осмелев, Уинифред кончиками пальцев погладила твердую морду животного.

– Хочешь прокатиться верхом? – предложил Теодор.

Уинифред поежилась, отняла ладонь, и Барвинок повел головой, будто приглашая ее снова прикоснуться к себе.

– Я не умею.

– Ты не умеешь ездить верхом? – со смехом уточнил он. – Не может быть!

Уинифред вспыхнула.

– Не всем дарили скакуна на десятилетие, – колко заметила она.

Теодор казался искренне смущенным. Он почесал голову, как делал всякий раз в минуты растерянности, и виновато произнес:

– Извини, глупость сказал. – Он затолкнул в карман измятый воротник, порылся в нем и выудил кусочек сахара. – Утащил за завтраком. Попробуешь его покормить?

Со вздохом Уинифред вытянула руку, и Дарлинг положил ей на ладонь кубик.

– Просто поднеси его к морде.