Серебряные рельсы

Медленно падали крупные и мокрые снежные хлопья. За белой пеленой не было видно даже ближайших пихт. Но все равно надо было идти. И чем быстрее, тем лучше. Нога уже вязла в снегу. Пошли не торопясь, медленно переставляя ноги.

Часа через два Кошурников приотстал, устало присел на колоду, критически осмотрел свои сапоги. У одного совсем развалился передок, и портянка вылезла наружу. Подошва другого сапога отстала, мокрый снег набивался под ступню. Кошурников отрезал ножом полу плаща, навил из брезента веревочек, обмотал сапоги. Потом встал, с усилием поднял ружье, пошел.

Утром они перераспределили груз. Кошурников взял себе ружье, посуду, пилу и соль. Мясо разрубили на две части.

- Тоже мне! - возмутился Алеша. - Это вы называете "поровну"? Этот кусочек мяса ребенок может тащить! Давайте хоть кастрюлю...

- Нет.

- А я не понесу такой легкий груз.

- Понесешь!

- Костя, давай тогда твой топор сюда.

Особенно был доволен Кошурников, что избавил Костю Стофато от пилы. Костя часто падал, и начальник экспедиции боялся, что парень порвет себя зубьями пилы.

Днем Кошурников обнаружил еще одну серьезную ошибку на карте 1909 года. По карте значился очень крутой косогор над Казыром. Здесь строителям пришлось бы рубить в скалах большую полку для полотна. Сейчас он стоял примерно в середине этого косогора, но никакого косогора не было, шла ровная широкая терраса.

- Ребята, смотрите-ка! - окликнул он молодых инженеров, доставая карту. - Видите, как на карте идут горизонтали?

- Ошибка, - сказал Алеша. - Халтурщики.

- Кто знает? Может, их тоже тут зима захватила, - возразил Кошурников, хотя и его злила небрежная работа безвестных топографов.

- На царя работали, - сказал Костя. - Зачем было стараться?

- Это спорное положение. - Кошурников свернул карту. - Как бы то ни было, а нам надо работать не так. Все-таки насколько необходимой была наша экспедиция, ребята! Чуете? Тут же надо отойти от Казыра, срезать по ровной площадке излучину. Больше двух километров трассы выгадаем.

- Жалко только, что и мы не можем отойти от берега, сэкономить два километра. - Это сказал Алеша, который весь промок. Он кашлял беспрерывно, не убирая с ресниц выступающих крупных слез.

- Да, ветровал там жуткий, - поддержал Кошурников. - А кидь-то не кончается, ребята. Двинулись?

Плохой это был день. На пути сплошь лежал бурелом. Иногда передвигались на высоте двух метров от земли, перелезая с одного поваленного ствола на другой. Все это обледенело и покрылось снегом. Преодоление таких завалов требовало огромного напряжения сил. Однако особенно много неприятностей доставила кухта. Снежные шапки повисли на ветках и осыпались при малейшем прикосновении. Кухта сыпалась и с "ворот", образованных поваленными стволами. К вечеру изыскатели промокли до нитки. По трассе продвинулись всего на десять километров, хотя на самом деле прошли около пятнадцати.

Когда разгорелся костер и Кошурников ушел за водой, Алеша вдруг схватил топор и начал сечь на мелкие кусочки свои запасные ботинки. Костя с испугом вцепился в него:

- Что ты! Что делаешь? Что с тобой?

- Чудак ты. Костя, - остановился Алеша и кивнул на реку. - У него же сапоги совсем развалились, вот мы сейчас гвоздики и достанем...

Пришел Кошурников, увидел гвоздики на разостланном плаще. Молча поставил кастрюлю в огонь. Закурил.

- Ребята, - голос Кошурникова дрогнул. - Ребята, вы знаете, какая самая сильная сила?

Алеша невозмутимо поворачивал перед костром полушубок, распялив его на рогатом сушиле - большом осиновом суку.

- Какая? - спросил Костя. - Какая сила, Михалыч?

Кошурников молча кивнул на гвоздики.

Костя понял. За время похода он понял многое. Кошурников с удовлетворением отмечал, что уже может тяжесть экспедиции разделить на три равные части. Тяжело вот только топить одному. Ребята как-то привыкли к этому, да и Кошурников тоже. Оставалось до конца их трудов несколько дней, и начальнику экспедиции не хотелось ломать установленного порядка. Но каким бы это было облегчением, если б кто-нибудь из молодых инженеров подменял его ночью у костра! Кошурников усилием воли гнал от себя эти мысли. Ему казалось, что, даже думая об этом, он проявляет слабость. Впрочем, ребята ведь никогда не узнают, что он думает. И в дневник Кошурников старался не пустить ни одного "жалкого" слова, и в разговоры.

Определенно это приносило свои плоды. Сдержаннее, проще стал Костя. Хотя до сих пор Кошурников до конца не был уверен в нем. Характер Стофато еще не устоялся, и от парня можно было ждать и внезапной вспышки, и резкого упадка духа, и - Кошурников был в этом уверен - безрассудно смелого поступка... Что это он порывается сказать?

- Михалыч, - начал неуверенно. Костя. - Я не хотел говорить вам думал, что мне показалось...

- Что? - насторожился Кошурников.

- Когда вы ушли террасу смотреть, я слышал гул в небе...

- Н-но?

- Вы, наверно, увлеклись, а Журавлев впереди кустами трещал. Гул прошел в стороне.

- Это почудилось тебе. Костя, - решительно сказал Кошурников. - В такую кидь ни один летчик не рискнет подняться.