Серебряные слитки

Она потащила меня прямо через центр зала, где шло представление. Едва ли кто-то это заметил. Те же, кто обратил на нас внимание, посчитали, что мы — его часть, и на одно смехотворное мгновение мы и были ею. Извивающаяся молодая амазонка, не понимающая, в какую сторону движется, врезалась в Елену и фактически упала ей на руки. Елена передала ее мне, как нежелательный кусок хлеба. Я смачно поцеловал девушку и пожалел об этом, поскольку от нее пахло потом и чесноком. Этот запах можно выдержать, только если от тебя самого пахнет точно также. Затем я аккуратно усадил ее на ближайший стол, где она исчезла под похотливыми руками группы счастливых корсиканцев, которые не могли поверить в свою удачу. Соперники из других групп иностранцев заорали от ревности. Стол перевернулся, сорвав штору. Открылась белая задница какого-то гражданина, которая поднималась, словно богиня Луны, пока он нетерпеливо совокуплялся с одной из девушек. Бедный кролик остановился по середине движения, затем на него нашло полное затмение. Народ стал кричать и подбадривать его. Елена захихикала.

— Здравствуйте и прощайте!

К этому времени пришедшие в ярость кочегары и портовые грузчики, качаясь, поднимались на ноги, готовые сразиться с кем угодно. Их не интересовала причина драки. Обезьяна ела яблоко, пока никому не требовалась. Я щелкнул пальцами у нее над головой, выхватил яблоко, обезьяна посмотрела вверх. В этот момент я отвел руку назад, словно копьеметатель, чтобы бросить яблоко в банду, которая нас преследовала. Обезьяна обнажила зубы и прыгнула в центр группы, кусая всех, до чьего лица могла дотянуться.

Елена Юстина нашла небольшую дверцу. Я не успел и вдохнуть, как она уже вытолкнула меня в узкий переулок. Мы не выпили ни капли. Ну, люди не ходят в бордель, чтобы пить.

В самом широком месте расстояние между зданиями составляло половину ярда. Темные балконы нависали у нас над головами и скрывали небо. Вонь была такой сильной, как львиная моча, я ударился коленом об ящик из-под лука, потом вступил в липкую грязь и через несколько шагов почувствовал, как эта холодная жижа собирается у меня между голых пальцев. Я был в сандалиях.

Я смело хромал, а сенаторская дочь помогала мне поспешать, крепко держа меня рукой за предплечье и не теряя самообладания.

— Дидий Фалкон, я и не знала, что ты такой робкий. Я бросил взгляд назад через плечо.

— А я и не знал, что ты нет, — пробормотал я.

Наши шаги издавали неприятные резкие звуки на блоках лавы на должном образом вымощенной улице.

— Теперь, после того как мы вместе побывали в борделе, могу ли я называть тебя Елена?

— Нет. Представление на полу выглядело поразительно. Мне очень жаль, что я его пропустила.

— Мне показалось, что тебе следует уйти. Шелудивая горилла странно на тебя посматривала.

— Это был шимпанзе, — педантично сказала Елена Юстина. — И мне показалось, что это ты очаровал обезьяну!

* * *

Мы сбавили темп, но нас шатало, пока мы не добрались до одной из основных улиц. С тех пор как мы покинули дворец, проезд открыли, и стали впускать повозки с поставками, как и обычно после вечернего колокола. От всех ворот Рима к нам приближались разнообразные транспортные средства, создавая дикий шум. Мы заткнули уши, чтобы не слышать скрипа осей и ругани возниц. Стояла кромешная тьма, если не считать повозок с прикрепленными светильниками. Внезапно послышались крики. Нас заметили, какие-то крепко сложенные мужчины преследовали нас, правда, мы пока видели только их тени. Что-то в движении этих теней убедило меня, что это солдаты. Они следовали за нами без суеты по двум сторонам дороги и пробирались между фургонов, словно поплавки, то появляющиеся, то ныряющие в гавани. Они молча и уверенно пробирались сквозь тьму к цели.

— Еще какие-то бандиты! Лучше нам взять повозку…

— О, Юнона! — в отчаянии выдохнула Елена. — Фалкон, только не гонка на повозках вверх и вниз по семи холмам!

Теперь ночь ожила. Улицы были заполнены. Очереди, шум, свалившиеся с повозок товары, пробки. Я поставил ногу на медленно передвигающийся фургон сзади, забрался в него и затащил Елену. Мы обнимались с мраморной могильной плитой на протяжении половины квартала, потом перебрались в повозку с навозом, поняли, куда попали, быстро сошли и вместо навоза разделили путь с сетками, наполненными капустой.

Я пытался пробраться на юг, где знал улицы. Возница, перевозивший капусту, остановился, чтобы обменяться ругательствами с конкурентом, который врезался в его повозку, поэтому мы спрыгнули на землю.

— Смотри, куда ноги ставишь!

Я отскочил, чтобы не попасть под колеса проезжающей телеги.

— Спасибо. Давай вон туда…

Мы воспользовались подводой без бортиков.

— Попытайся выглядеть амфорой хорошего латинского вина…

Я рухнул на повозку, истерически хохоча, когда трезвая госпожа послушно имитировала кувшин с вином: руки на бедрах изображали изогнутые ручки, а напряженно-смешное выражение лица — горлышко.