Серебряные стрелы

– Если ты останешься здесь, то тебя снова схватят и уж тогда точно убьют. Поэтому лучше уехать пока. Я знаю этого старика, он перевезёт тебя на другую сторону и никто не последует за тобой в такую бурю.

Был сильный ветер, волны гнались друг за другом и неистово бились о берег, и никто не рискнул выйти на воду, лишь пожилой рыбак, по просьбе Роланда, согласился помочь Валааму. Видя, что целитель снова ускользает от них, подстрекаемые клириками стражники стали спускаться с обрыва, разгоняя людей плетьми и пуская стрелы из луков. Валаам сел в лодку и люди оттолкнули её от берега, предавая вволю стихии.

Убрав парус, чтобы ветром не сломало мачту крепкий высокий старик в фетровой островерхой шляпе правил вёслами, выгребая к середине, а там, предоставив лодке плыть по течению, вдруг сложил их внутрь. И толпа, стоявшая на берегу двинулась следом, не теряя фелюги из вида.

Взяв высокий почерневший от времени посох, рыбак упёрся им в пол лодки для равновесия и, придерживаясь второю рукой за мачту, обратился к Валааму, что сидя на лавке, смотрел на него снизу вверх:

– Говорят, ты творишь чудеса, и называют тебя Пророком. И что совершил ты уже чудо умножения хлеба и воскрешал людей и возносился на небо – деяния, предсказанные в Книге Бытия. Так соверши же теперь чудо укрощения воды, и мы признаем тебя и воздадим тебе почести достойные Пророка.

– Но я никогда не звал себя Пророком и не творил чудес, а лишь исцелял больных телом и немощных духом, чтобы могли они ощутить на себе божественную благодать. И чтобы делать это мне не нужно чьё–то признание. Но, кто ты, старик?

– Я – Бальтазар, последний Верховный жрец Отвергнутого Бога, чьё божественное начало узурпировано одной самозванкой, объявившей рожденье бастарда чудесным зачатием, пришедшей следом за второю.

– Чего же ты хочешь от меня? – поднявшись на ноги, спросил Валаам, с трудом удерживая равновесие.

– Укроти ветер, прикажи волнам стихнуть и пройди по воде словно посуху.

– Но стихии не подвластны мне – я могу лишь исцелять людей, да и рос я среди пустыни и совсем не умею плавать и если шагну за борт в такое ненастье, то уже не доберусь до берега.

– Ну что же, тогда придётся тебе призвать рыб и по их спинам, как по мосту выйти на сушу.

– Что видишь ты? – вдруг спросил Валаам, вытянув вперёд руку с раскрытой ладонью и, экзарх ответил с мрачной усмешкой:

– Твоё колдовство не действует на меня, чародей. Кем бы ты ни был, тебе придётся сойти с моей лодки, – быстрым движением посоха он ударил Валаама его изогнутым сучковатым верхом в грудь и тот, оторвавшись от досок, на которых стоял, полетел за борт, вначале коснувшись ногами воды. Казалось, он устоит, но река разверзлась под ним, принимая его в своё лоно, и он скрылся под набежавшей волной. Лодка помчалась дальше, качаясь на волнах, а толпа, видевшая это с берега, вдруг издала жуткий протяжный вой, жалея целителя и сострадая ему.

***

Он был зверем. Он снова стал зверем безжалостным и беспощадным, идущим по следу перепуганной жертвы. Панический ужас, исходящий от неё вёл по следу лучше любых указателей и он понимал звериным чутьём, что добыча близко. Узкие переулки Добробрана ничем не напоминали бескрайней пустоши южных земель, лишь кровь его охотничьих трофеев была одинаково пряна на вкус. Зверь любил охотиться и теперь после вынужденного воздержания навёрстывал упущенное, став ещё беспощаднее.

Он не выбирал их специально, все это были одиноко идущие за–полночь женщины. Хищник никогда не нападал врасплох, он давал им время наполниться переполняющим волю ужасом до холодящей кровь паники, до недержания мочи. Жертва забывала обо всём, цепляясь за призрачную надежду на спасение которую давал, преследуя городскими лабиринтами. Он не спеша появлялся и также медленно отнимал жизнь, упиваясь звенящим криком.

Запах восковых свечей и церковных масел становился сильней и наконец, повернув очередной раз в лабиринте городских улочек, строившихся весьма произвольно и потому не имевших общего плана, увидел впереди бегущую фигуру, иногда спотыкающуюся в темноте о разбросанный хлам. В отличие от человека зверь во тьме видел как днём, в два огромных прыжка он оказался рядом и сев на задние лапы разглядывал свою новую жертву. Она была уже не так молода, невысокая, измождённая постом и молитвой жрица Ордена Матери–Девы. Скорее ощутив чем, увидев его, понимая, что бежать больше некуда она принялась молотить в закрытые ставнями окна; толи дом был нежилым, толи домочадцы предпочли не вмешиваться в происходящее, но никто не отпер ей дверь и даже не выглянул из окна. Поняв, что обречена, женщина закричала пронзительно и страшно.

Крик её, страха, отчаянья, боли которым она прощалась с этим миром, открывая дорогу в мир иной, оборвался внезапно и, слизывая его с городских стен, опустилась на встревоженный переулок мёртвая, гнетущая тишина, от которой готовы были лопнуть барабанные перепонки.

***