Серебряные звезды

Перепуганный хозяин долго не хотел пускать нас. А позже началось настоящее светопреставление: людей набежало столько, что они не могли поместиться в одной хате. Оказалось, что мы были первыми польскими воинами, которых увидели жители этой деревни после многих лет оккупации. Мы не успевали рассказывать новости. Никто из местных жителей не читал газет. О новой Польше знали только по неверным слухам, распространяемым немцами. После крепких объятий многие из нас недосчитались пуговиц на своих гимнастерках, на которых красовался традиционный польский орел. Когда мы уезжали, крестьяне провожали нас с непокрытыми головами и пели «Еще Польска не згинела…»

Мы еще не принимали участия в боях и потому стыдились такого сердечного приема везде, где нас встречали. Нашу автоколонну, въезжавшую на городскую площадь в Томашуве, обступила толпа рабочих. В заводском цехе нас ждали праздничные столы. Как мы ни старались отговориться, рабочие не отпустили нас. «Войдите хотя бы погреться», — уговаривали они главного редактора газеты «Ожел Бялы» поручника Зосю Сельчак. Нас накормили и еще пытались сунуть в карманы кто что мог.

Так было и в Бжезинах под Лодзью, в Чарнкуве, Любаше, Пиле. Это доставляло нам большую радость, но доверие во многом и обязывало нас.

* * *

Мы почему-то были убеждены, что обязательно пойдем на Берлин. А нас тем временем направили на юг, на Вроцлав.

«Почему не на Берлин?» — спрашивали разочарованные солдаты. «На Запад! Вперед, на Берлин!» — призывали транспаранты вдоль всего нашего пути.

В течение долгих лет оккупации люди мечтали рассчитаться с ненавистным врагом именно в Берлине. «Разве не все равно, где мы зададим фашистам трепку?» — уговаривала я себя.

Из района сосредоточения 2-й армии Войска Польского до линии фронта, которая находилась на Нейсе, мы совершили один марш-бросок. В это время меня направили в 8-ю польскую дивизию в качестве военного корреспондента нашей газеты.

Свои позиции 2-я армия заняла ночью, сменив советские подразделения. Когда рассвело, мы увидели совсем близко передовую немцев. Нейсе казалась ничтожно малой речушкой — местами до противника не было и сорока метров.

В первую ночь никто не спал. Землянки наши находились здесь же, во втором эшелоне, в лесу. Гитлеровцы не думали, что мы так близко. Их артиллерия бубнила, а снаряды пролетали над нашей головой.

Время от времени на переднем крае начиналась перестрелка. «Не дать себя спровоцировать, — учили нас русские друзья. — Одним выстрелом можете только раскрыть свои позиции, и тогда придется их переносить».

Так прошло несколько дней. Были среди нас и раненые, правда немного. Имелись и убитые. Однажды разнеслась весть, что приехал Старик — сам командующий армией. Может, что-то произойдет? И действительно, вскоре подразделение поручника Ястшебского получило приказ перебраться на другой берег реки и создать плацдарм. Солдат подбадривало то, что генерал Сверчевский наблюдает за их действиями… Нам уже было что писать в своей газете.

В тот вечер, когда я хотела пойти на передовую, чтобы найти интересный материал, капитан Липиньский запротестовал: «На сей раз — нет! Запрещаю!»

Ночью меня разбудил шум сыпавшегося с потолка песка. Земля дрожала от разрывов. Во дворе трудно было что-либо понять: все заслонял густой утренний туман. Резкий запах пороха першил в горле. Трудно было дышать. Вдруг небо прочертили огненные молнии. Я побежала в землянку. Это били «катюши». Началась наша артподготовка, подготовка к наступлению 16 апреля.

После полуторачасового обстрела наша артиллерия умолкла. В наступление пошла пехота. Я поспешила в сторону наших недавних позиций. Окопы были уже пустыми, только повсюду валялись кучи гильз от снарядов. Солдаты вброд переправлялись на противоположную сторону реки, перенося на спине части минометов и ящики с боеприпасами. Стучали молотки саперов, возводивших мост. К счастью, моим попутчиком оказался хорунжий.

Стараясь сократить путь, мы направились к роще. Нам что-то кричали. Когда мы уже вошли в лес, хорунжий вдруг резко обернулся. На нем лица не было: «Мины!» Каждый шаг мне дорого стоил. Я ступала буквально по следам хорунжего. Здесь же, рядом, по разъезженной дороге шла лавина людей и техники. Мы присоединились к колонне.

Больше всего мне запомнились два героя тех дней. Оба были очень молоденькие, отважные, о себе мало что могли рассказать. Может, они запомнились мне именно из-за своей скромности?

Рядовой Станислав Окулюс геройски сражался на плацдарме вместе с группой поручника Ястшембского. Лицо еще совсем детское, на конфедератке — цветок из материи, тогда была такая мода. Командиры и друзья похлопывали его по худой спине, прочили военную карьеру. Все говорили о нем: «Герой!» Он при этом краснел, беспомощно разводил руки и повторял: «Я ведь ничего такого не сделал…»

Рядовой Зофья Гарбач. В те годы на военных дорогах всегда можно было встретить регулировщика. Это было во время тяжелых кровопролитных боев под Куккау. На своем посту на перекрестке дорог одиноко стояла молоденькая девушка. Подходила группа танков.