Он никогда не понимал этих зарубежных вечеринок: сотни женщин и мужчин, разодетых в пух и прах, ходят парами от столика к столику с бокалами в руках, обмениваясь банальными любезностями и ведя скучные дежурные разговоры. Причём, многие из этих людей совершенно не знакомы между собой. Все такие манерные, искусственные, главное для них – соответствовать, выглядеть, быть не хуже других на общем фоне… Бред полный, скука смертная!
«То ли дело у нас в России! – ударился Денис в воспоминания. – «Собираются за одним столом родные и близкие, насквозь знакомые друг другу и понятные. Едят от пуза, никого не стесняясь, пьют в охотку. Потом спорят о смысле жизни и прочих разных высоких материях, ругаются, ссорятся, мирятся, братаются, дерутся, целуются…. Вот это – да, вот это – жизнь!».
Но, как известно, мысли и воспоминания – это одно, а суровая действительность – это совсем другое. Часа полтора, прибывая в роли жениха великолепной Мартины Сервантес, ему пришлось перемещаться по необозримой зелёной поляне, знакомиться с великим множеством самых разных людей, отвечать на глупые дежурные вопросы, выслушивать лицемерные и цветистые комплименты, отвечать на них такими же…
Пожилые матроны наперебой выспрашивали о подробностях личной жизни достославного генерала Франсиско Франко и, вообще, о моральном градусе состояния испанского общества в целом, молодые идальго интересовались элементами техники поединков на «взрослых» навахах, и все – без исключения – восхищались красотой его юной невесты и голубым сферическим алмазом, сверкавшем на её тонком пальчике. Марте всё это безумно нравилось. Она сияла, расточала обворожительные улыбки, мило кокетничала и очаровывала, очаровывала, очаровывала….
А потом началась официально-торжественная часть: под громкие аплодисменты присутствующих на сцену летнего театра вышла сама виновница торжества, разодетая как новогодняя ёлка, сверкая многочисленными бриллиантами, грациозно уселась в широком кожаном кресле, заранее водружённом на сцене. Анхен Мюллер, одетая гораздо скромнее, пряча кари глаза за тёмной вуалью шляпки, встала за спинкой кресла, изредка что-то нашептывая на ухо своей пассии. На сцену стали, один за другим, подниматься мужчины – старые, средних лет, молодые и совсем юные – и произносить в честь «великолепной и ослепительной Иды Матьё» поздравительные речи, полные обожания, восхищения и откровенной лести.
Последний из выступавших ораторов – седобородый красавец, грудь которого украшали многочисленные непонятные ордена и медали – закончил свою речь следующими словами:
– А теперь мы попросим нашу волшебную наяду подарить всем нам неземное наслаждение! Песни в исполнении небесной Иды Матьё – вот высшая награда на этом свете! Спой, прелестница! Просим!
– Просим, просим! – начала дружно скандировать почтеннейшая публика.
Марта легонько пихнула Дениса локтем в бок:
– Иди потихоньку к тем боковым скамейкам около клумбы с гладиолусами. Там самые неудобные места, практически ничего не видно и не слышно, поэтому задние скамьи будут свободны. Садись на последний ряд, с правой стороны…. Когда начнётся представление, Анхен подойдёт к тебе, пообщаетесь. А я, извини, повращаюсь немного в обществе, пофлиртую с молодыми людьми, чтобы совсем не забыть, как это делается…
На сцене, в сопровождении кордебалета, пела Ида Матьё.
«Похоже, ария главной героини из оперетты «Летучая мышь». Автор? Какой-нибудь Кальман?», – гадал Денис, слабо разбиравшийся в этом непростом жанре.