Серебряный город мечты (СИ)

— Вы все меня спрашивали, slecna Krainova. Про коллекцию и Прагу, — он, сжимая до побелевших пальцев набалдашник трости, выговаривает медленно, смотрит, как жжёт, чёрными всё же демоническими, не человеческими, глазами. — Моя жена. Она любила Тэффи, была с ней знакома. Они жили рядом на рю Буассьер. В Париже. А Прага… Эва всегда хотела в ней побывать.

Только не успела.

Это повисает в пропеченном полуденном воздухе.

Не произносится ни кем вслух, и его признание, за которое отдали бы пару тысяч евро куча журналов и журналистов, я принимаю молча.

Оставляю навсегда при себе.

— Он похож на твою бабичку, — Дим говорит уже в самолете.

Когда высоту мы набираем, а прокаленная солнцем чужая земля остается далеко внизу, превращается в неразличимую точку Кармен, что на прощание внезапно обняла и спасибо подозрительно севшим голосом сказала.

Осталась там, в сказочном дворце Шахерезады, что тоже уменьшается.

А небо… оно, наоборот, приближается.

И в иллюминатор, на жемчужные облака, я смотрю. Мы летим сквозь них и над ними, над белоснежными холмами, из которых фантасмагорические фигуры сплетаются. Ткутся, становясь лицами.

— Ты поэтому ему не сказала?

Дим спрашивает проницательно, в мою макушку и волосы, которых губами касается.

А я…

— Не знаю. Возможно. Да, — я вздыхаю, вожусь, чтобы с ногами в огромном кресле удобней устроиться, переплести свои пальцы с его. — Они, правда, похожи. И бабичка на его месте не пережила бы. И он бы тоже не смог.

А потому дон Диего не узнает.

Никогда не узнает, что тайник Собора оказался пуст, не было там Великого Падпараджа, только пыль, которую Алехандро, как и я, разглядел.

Он нашёл её.

Погиб, гоняясь за… химерой.

— Как думаешь, куда он делся? — я спрашиваю задумчиво.

Разглядываю пышные и разорванные, как клочья ваты, облака, из которых лицо Альжбеты выступает, улыбается чуть лукаво.

Одну загадку она оставила навсегда.

— Думаю, это тайна, которую мы никогда не откроем.

— Тогда открой мне другую тайну, — я, отстраняясь, прошу серьёзно.

О совсем другом.

Но Дим понимает, усмехается едва заметно, чтобы к себе притянуть, положить подбородок на мою голову и тайну, самую важную и нужную мне, шёпотом открыть:

— Я люблю тебя, Север.

Эпилог

Семь лет спустя

близь Свакопмунда, Намибия

Квета

— …страна двух пустынь, щелкающего языка, изменчивых дюн и вод суровой Атлантики — вот та малая часть, которая будет ждать вас в Намибии… — я, привычно жестикулируя, заканчиваю вдохновенно, держу и улыбку, и взгляд.

Иду, проваливаясь в мокрый от набегающих волн песок, но… большой палец мне показывают, а значит в кадре я умудряюсь вышагивать красиво.

Не паралитической цаплей.

Которой меня назвали недели две назад, когда в Виндхук мы только прилетели и снимать начали. Меня вот обозвали, а я мстительно запомнила и Аге, дабы некоторым неповадно было, при случае нажаловалась.

— …летайте, расправив крылья. Ваша Стрекоза, — я заключаю.

Продолжаю улыбаться, раскрывая ладонь, с которой стрекоза, пририсованная графикой, в готовом выпуске ввысь полетит.

Она сорвется неправдоподобно красивой картинкой.

А пока… я считаю до пятнадцати.

Выверяю шаги, слушая уже не себя, а целый океан. Он же, шумный и многоголосый, говорит со мной прибоем, что раз за разом подбирается всё ближе, касается ботинок и назад, оставляя белые шапки пены, откатывается. Он, без границ до горизонта и немного дальше, простирается до туда, куда уходит закатное, червонное, солнце.

Он хрустит выброшенными на берег громадными ракушками, обрушивает очередной вал и холодные брызги, когда камеру Марек опускает.

А я говорю про себя пятнадцать.

— Квета, всё супер, — редкой и высшей похвалы меня удостаивают.

Изображают даже слабое подобие улыбки.

И не ворчат, когда оставшиеся между нами метры я в секунду преодолеваю и на его шее повисаю, болтаю ногами, пока удерживая одной рукой за талию, меня вокруг своей оси неожиданно прокручивают.

— Тебя камера всё же любит!

— Конечно, — я подтверждаю легко и ирокез из волос ему организую. — Ма-а-аречек, мы утром летим домой! Мы всё сняли, мы молодцы!!!

— Квета! — на новый вариант имени он возмущается праведно.

Но… я смеюсь.

Кружусь, раскидывая руки, по побережью уже без него. Дышу, останавливаясь у самой кромки воды, полной грудью тем особенным воздухом, который бывает только тут, на взморье. Улыбаюсь куда шире, чем в камеру, и день, отгоревший до конца, я провожаю.

Возвращаюсь к машине, лишь когда Марек сердито гаркает:

— Квета, оденься немедленно!

— Так точно, мутер, — я, накрывая одной рукой голову, честь шутливо отдаю.

Веселюсь, пока тёплую, а оттого объемную толстовку, одаривая гневным взглядом, в меня швыряют.

Отправляют следом жилетку и шапку.

— Меня твой муж убьет, если я тебя верну ему с соплями.

— Ну тогда прошу выдать мне ещё телогрейку и унты. Стопроцентная защита от соплей. Проверено за полярным кругом и в Хатанге, — я, выучив не так давно новые слова, выговариваю их прилежно и ехидно, свожу с ума Марека, что понимать меня так и не научился.

И рукой потому на меня он досадливо машет.