Их век определен в сто двадцать лет, а век хранителей древних знаний – девятьсот девяносто девять лет, из которых осталось ему всего сорок восемь. Страхование жизни стало его навязчивой идеей, и Монсеньор отдал ему в управление группу компаний «Сонгрэ», в которую входили несколько международных банков, страховых и медицинских фондов.
Благодаря усилиям Равви бизнес приобрел широкий размах, поглощая все новые и новые многообещающие компании, страхуя и принимая на реализацию здоровые органы людей из малообеспеченных стран. Транспортировка таких органов и их продажа клиникам была отлажена и стоила немалых вложений и только пятьдесят лет назад начала приносить прибыль. Теперь выдающиеся деятели и видные бизнесмены могли не беспокоиться, что у них откажет сердце или почки. Кровь всех групп и все жизненно важные препараты имелись в хранилищах Равви. Живые носители хранили свои органы для нуждающихся, которые растратили здоровье, занимаясь финансовыми аферами или организовывая политические кризисы. Все застрахованные в компании «Сонгрэ» были абсолютно здоровы и не имели права пренебрегать своим здоровьем, курить или плохо питаться. Им выдавались немалые суммы для поддержания своего жизненного уровня. С одним условием – их органы в случае необходимости становились достоянием компании. Излишне упоминать, что если богатый пациент попадал на стол хирурга, то с его биологическим двойником тотчас происходил несчастный случай и тело потерпевшего хоронили без указанного в страховке органа, на деньги и при участии представителей компании «Сонгрэ».
Сначала Монсеньор сквозь пальцы смотрел на деятельность «Сонгрэ», но в какой-то момент его стала беспокоить излишняя активность, которую развернул Равви. Слишком много слухов стало утекать за стены респектабельного учреждения, и слишком пытливые журналисты стали связывать дела компании напрямую с Единым Европейским Фондом. По поддельным документам и страховкам «Сонгрэ» вывозила тела и живых людей через хорошо организованные каналы, которые не проверяла ни одна служба ни одной европейской страны. Люди Равви умели договариваться и часто для проверки системы транспортировки перегоняли трупы доноров и органы через несколько стран и границ. Только удовлетворившись результатом, их сбрасывали где-нибудь на Балканах.
Служащие с дрожью в коленях всегда входили в эту простую стеклянную дверь, возле которой не было даже секретарши. Лаконичная надпись на двери «Равви Сонгрэ» делала ее частью хозяина, и уже перед самой дверью наемные директора и управляющие компаний представали, как перед самим владельцем этой влиятельной организации.
Сегодня была среда – единственный день, когда служащие имели доступ в комнату за стеклянной дверью. Жесткий график приема управленцев по неотложным вопросам был неотъемлемой частью распорядка жизни Равви. Не более получаса на каждого. Это приучило всех кратко излагать свои мысли и дорожить временем босса. У Равви был принцип: «Если вопрос не решается за полчаса, значит, он не решается вообще». И он не намерен тратить свое время на неразрешимые задачи. Все директора прекрасно знали: два нерешенных вопроса – и им предложат застраховать свою жизнь от несчастного случая, который обязательно произойдет.
В штаб-квартире «Сонгрэ» в Труа прием посетителей еще не начался, когда в черно-сером стеклянном кабинете раздался телефонный звонок. Равви отошел от окна, в котором он наблюдал, как капли дождя стекают тонкими струйками вниз, сливаясь и образуя мощные потоки. «Вот так и деньги», – подумал он.
Он нехотя опустился в мягкое черное кресло, возвышающееся над столом, как обелиск, и взял трубку:
– Слушаю.
Внезапно голос его изменился, и он выпрямился. Нотки бесконечного уважения послышались в его голосе, но в то же время он стал жестким и скрипучим, как будто железом царапали стекло:
– У меня нет таких данных, Монсеньор! И с каких это пор вы стали вмешиваться во внутренние дела моей маленькой компании? Мы уже обсуждали это с вами, и я не хочу, чтобы меня контролировали, как мальчика, у которого еще не обрезано!
Ему что-то сказали, и, по всей видимости, это не обрадовало Равви. Послышались гудки, и почти одновременно с ними зазвенел серебряный колокольчик на столе, оповещая хозяина, что пора начинать прием. Он подержал трубку еще какое-то время в руке, потом в сердцах бросил ее об пол, и переключился на внутреннюю связь:
– Можешь войти, Исаак.
Он всегда начинал прием со своего главного помощника, который был в курсе не только того, что происходило в этом кабинете, но и всего, что касалось «Сонгрэ».
Исаак был мужчиной лет сорока, высоким и моложавым. Его проницательные карие глаза смотрели внутрь человека, и не было возможности укрыться от этого рентгена.
– Доброе утро, Равви. Монсеньор звонил?
Исаак нагнулся и поднял остатки телефонной трубки с пола. Сначала хотел положить ее на стол, но передумал и выбросил в корзину для бумаг. Потом подошел к столу своего хозяина и набрал несколько цифр на аппарате:
– Принесите телефон. В кабинет господина Равви. Да, как обычно.