Серебряный меридиан

— Если вам такая нужна, капитан, то вы причалили в нужном порту! По-моему, самая остроумная и словоохотливая женщина Лондона работает у мистера Филда. Я говорю о вашей продавщице, сэр. Не так ли, Джек? Ведь вы с ней, если не ошибаюсь, добрые друзья?

Джек кашлянул, стараясь вернуть севший от сердцебиения голос.

— Да, — сказал он.

— И она хороша собой? — спросил его Том.

Джек не нашелся, что сказать.

— К сожалению, — ответил Филд, покачав головой.

— Вы не находите ее красивой? К сожалению, «да» или, к сожалению, «нет»?

— Ее не назовешь красавицей, — сказал Ричард.

Джек еле сдержался от возмущения.

— То есть, нужно быть ценителем очень особого типа внешности, чтобы назвать ее красивой, — продолжил Ричард. — Хотя она обаятельна, мила и, как сказано, весьма остроумна. Это верно. Все зависит от того, какие женщины вам нравятся, капитан. Джек познакомит вас. Ведь так, мистер Эджерли?

Джек только кивнул. Казалось, что его казнят на месте.

— Вы заинтриговали меня, джентльмены, — сказал Том. — Однако, если дело обстоит так, как вы говорите, боюсь, это не моя фортуна. Потому что в придачу к уму нужно, чтобы моя жена была красива и к тому же обладала положением в обществе. А если та, о ком вы говорите, продавщица книг, вряд ли она такова. Нет, боюсь, это не моя судьба.

У Джека отлегло от сердца.

— Однако в магазин заглянуть придется, — добавил Том. — Ричард, меня интересует «Екклесиаст» Лока[160].

Я с удовольствием сам отведу вас туда.

Джеку не стоило верить всему, что он услышал. Признаваясь в сомнениях по поводу предстоящего знакомства, Том стремительно повернул разговор, поступив ровно так, как научила его многолетняя практика негоцианта. К тому, что явно вызвало интерес и могло оказаться желанной целью, не стоит проявлять подчеркнутое внимание, особенно в присутствие тех, кто целится в ту же мишень. Invece[161], имеет смысл выразить полное отсутствие заинтересованности, тем самым снизив степень азарта окружающих. Том и глазом не моргнул, услышав слова, подобно череде световых проблесков, указавшие ему, что берег, еще густо покрытый туманом, возможно, близок.

«Продавщица книг» — слова эти приобрели для него особое значение. Слова Эндрю: «Самая остроумная женщина Лондона работает у Филда», «я говорю о вашей продавщице». И еще: «Вы причалили в нужном порту, капитан» — неожиданно и тем более волнующе перекликались с тем, о чем он думал с Бристоля.

На следующий день он отправиться к приходу Св. Павла. По дороге зашел в издательство, где обсудил с Филдом список книг, какие намеревался приобрести для продажи в своем магазине английской литературы в Венеции. Сам Ричард был занят и извинился, что не сможет проводить Тома, которому это было только на руку. Счастливой удачливости капитана Хартли способствовало еще одно любопытное обстоятельство. Кроме обаяния, подкрепленного доброжелательной манерой вести себя и говорить на их языке с людьми разных профессий и сословий, от него исходила такая сильная, почти осязаемая и плотная энергия, что препятствия расступались перед ним сами собой. Работа и морская жизнь приучили его во всех ситуациях и при всех обстоятельствах ставить перед собой точные цели независимо от того, насколько трудным и штормовым мог оказаться к ним путь. Мощь и энергия, словно гонцы, опережая его, казалось, открывали перед ним все двери, стоило только протянуть руку. Задуманное всегда оказывалось достигнутым.

Утром Уильям вместе с Виолой пришел в магазин. «Белый грей-гаунд» для многих поэтов и драматургов стал своего рода библиотекой, где можно было читать книги, не тратя деньги на их покупку. Уилл припал к этому источнику, открытому для них Ричардом, с первых дней их жизни в Лондоне. А все началось с «Метаморфоз» Овидия. Ставшая любимой книга была когда-то тоже издана у Вотроллье. «Хроники» Холиншеда, Плутарх в переводах Норта, «Пандосто» Роберта Грина, «Королева фей» Спенсера, произведения Сиднея и Кромптона — все это и многое другое, напечатанное в том же издательстве, было прочитано здесь. Сейчас Уилл читал «Орландо» Ариосто. Перелистывая страницы, он фыркал так выразительно, что, казалось, от него вот-вот посыплются искры. Виоле было интересно, что же такое высмотрел он в зачитанном до дыр романе.

— Что там тебя так… не знаю… возмущает? Удивляет? Веселит?

— В том-то и дело, что «ничего» буквально.

— «Ничего?»

— Иными словами, девичья честь[162].

— Что-что? — Виола с любопытством взглянула на него. — Я не ослышалась? «Девичья честь?» И что тебя, да простятся грехи твои, еще в этом задело? Мне казалось тебе давно все известно. Или я ошибаюсь?

Брат ласково взглянул на нее и ответил:

— Вот, скажи мне, что за радость суетиться по поводу того, что предопределено природой? Кто осудит дерево за то, что оно начало плодоносить? Или корову за теленка? Или королеву за наследника?

— Тише, Уилл!