Серебряный осел

Девушка покраснела и виновато глянула на Кара, восседавшего на маленьком троне одесную своего приемного отца, августа. Юноша, утром официально усыновленный и объявленный цезарем, законным преемником императора, побледнел и от досады закусил губу. Но под взглядами любопытных придворных и, главное, сияющей счастьем Клеопатры, наконец-то получившей долгожданного сына, Кар быстро справился со своими чувствами и принял по-настоящему царственный вид.

— Молодец! — шепнул ему на ухо стоявший за спиной цезаря начальник его личной охраны центурион Будря. — Прорвемся, хлопче!

Сестрам его величество от щедрот своих даровал по сто тысяч сестерциев и по собственному дому в имперском городе Сераписе из реестра конфискованных у провинившихся чиновников. Это, не считая драгоценностей, оставленных сестрам в виде законного трофея, взятого в бою.

(Хотя сестра и отнекивалась, но амазонка честно поделила самоцветы пополам.)

Сверх того, Орландину пожаловали весьма забавной наградой. Вначале ее за заслуги произвели в преторианские центурионы, поскольку, как ни крути, а опционом она уже была. И тут же уволили, ибо в мирное время женщины в имперской гвардии не служили. В военное вообще-то — тоже, но раз положено дать чин, то дали.

Орландина взвесила на ладони золотую гвардейскую бляху. Вот не думала не гадала оказаться первой и, видать, последней женщиной-преторианцем. С такой и в Вольный Сераписский корпус обратно возьмут. Да только не тянет что-то… Тем более центурии лишней там для нее не припасли.

Ну оно и к лучшему. Хватит с нее подвигов. Пора остепеняться. Самое время уйти в отставку. С такими-то деньжищами. Еще и внукам хватит.

К царским благодеяниям Потифар присовокупил оформленное по всем правилам свидетельство о том, что Орландина является вдовой и имеет право свободно распоряжаться своей судьбою. Будто она и без этого такого права не имела. Но жрец таки заглянул в Зеркало Богов и «уточнил» судьбу Клеора. Поверхность отразила морскую пучину.

(А вот на вопрос о родителях Орланды и Орландины священный предмет никак не отреагировал. Уж как не бился над Зеркалом советник — без результатов. Что тут поделаешь, видимо, не судьба.)

Из всей их компании без награды остался лишь Вареникс.

Но лесной князь куда-то запропал на следующий же день после их прибытия в Александрию. Наверное, подался к себе домой, в Куявию. Хотя, конечно, мог бы и попрощаться перед расставанием. Но что с них возьмешь, с представителей Малых Народцев. Их души — настоящие потемки для людей…

Да, все бы хорошо, если бы не Стир.

Он по-прежнему был в ослиной шкуре.

Несчастный рапсод в разгар всеобщего веселья находился в глубочайшем трауре.

— Видать, я чем-то до того прогневал Аполлона, что он не захотел вернуть мне прежний облик, — убивался поэт. — Хоть и было обещано…

И прятался от позора в самом темном углу императорских конюшен.

Как раз туда сейчас и спускалась пробудившаяся ото сна Орландина.

Отчего так, почему ей захотелось увидеть бедного Стира Максимуса, она и сама не могла объяснить толком.

Так бывает. Заболит, заноет о ком-то душа, да так, что в сей же миг захочется оказаться с ним рядом, убедиться, что все в порядке.

Подойдя к стойлу, где был с особым почетом устроен серебряный осел, девушка посветила себе факелом.

Поначалу показалось, что там никого нет.

Куда же это мог подеваться их приятель? Или тоже втихомолку, как и леший, решил сбежать, чтобы больше не быть обузой сестрам в их возвращении к родным пенатам?

Не похоже это на Стира. Он обычно всех окружающих заставляет проникаться своими проблемами и улаживать их.

А что это там, в уголке? Или… кто?..

На подстилке, свернувшись калачиком, прикорнул… обнаженный юноша.

Кого ж это угораздило, напившись до такого состояния, прийти в конюшни и свалиться замертво в ослином стойле? И куда он подевал хозяина, бессовестный? Выжил бедную животину с законного места!

Раздосадованная девушка влетела за ограду, приготовившись излить на парня всю накопившуюся досаду.

Подскочив к спящему, она поднесла к его лицу факел.

Капля раскаленного масла сорвалась и упала на плечо юноши, заставив того громко вскрикнуть и пробудиться.

Молодой человек сел и принялся тереть руками заспанные глаза, продолжая ругаться на чем свет стоит.

А Орландина застыла, пораженная увиденным.

Изрядно похудевший от всего пережитого и, вероятно, от этого же немного изменившийся (надо признать, в лучшую сторону), перед ней сидел… Стир Максимус собственной персоной.

Точно такой, каким она его видела в тех своих чудных снах.

Юноша наконец перестал браниться и обратил на нее внимание. Широко раскрыл глаза.

— Ой, привет, Ласка! Ой! — тут же повторил он, прикрывая обеими руками срам. — А как я сюда попал?

Поэт неотрывно смотрел на Орландину.

— Да понимаешь, какое дело… — запинаясь, начала она. — Ты… заболел, долго был без памяти… А ты совсем ничего не помнишь?

— Нет, — помотал он головой. — Вот заснул в лесу, аккурат, когда из Тартесса убегал, а проснулся вот тут… А что со мной было?