Серебряный остров

— Слушай, а полуостров, который стал островом… это что же, Ольхон? — спросил Рудик.

— Ольхон. Он и сейчас постепенно погружается. И Святой Нос, полуостров на том берегу, тоже, говорят, в конце концов оторвется от материка. Два-три добрых землетрясения — и порядок. А вы заметили, еще две приметы сходятся? На Ольхоне много пещер — это раз, а леса местами почти нет, с моря посмотришь — голый остров. Это два. Так что все точно. Теперь бы высчитать, далеко ли он зашел на север. Если действительно семь дней… Три туда, три назад да день сгружали сокровища. Я прикидывал, как раз наши места…

Рудик только присвистнул.

— И ты решил найти сокровища? — напрямую спросил Санька.

— Ну… не знаю, — уклончиво ответил Цырен. — Если бы какие-то факты… На одной легенде далеко не уедешь…

ТАЙНА ВТОРОГО ЗАЛА

Солнце уже подбиралось к зениту, когда Рудик растолкал друзей:

— Подъем! Подъем! Ну и здоровы же вы спать! Бока-то неказенные! Кстати, кое-кому давно пора быть на вахте.

Вставать не хотелось, отяжелевшее тело точно прилипло к полу. Однако Цырен молча сгреб телогрейку и поплелся к выходу.

А Рудик вскочил и начал делать зарядку: приседания, прогибы, прыжки на месте. Санька только глаза вылупил.

— Ты случаем не того? Не чокнулся? Энергию беречь надо.

— Энергия — частности, — ответил Рудик. — У меня правило: делай то, что не хочется делать. Думаешь, — как я английский выучил? Только по этому правилу. Не было дня, чтобы захотелось долбить слова. Вот я и долбил. А потом пошло, даже самому понравилось…

Принципу своему Рудик следовал постоянно. Не только дома, по хозяйству, потому что отец с его больной спиной даже ведро воды не мог поднять, а мама одна не управилась бы. Не только в школе, где он, неисправимый, казалось бы, троечник, вышел в ударники. Он кропотливо собирал карты, и теперь его коллекция вызывала зависть друзей. Вместе с Петькой Снегиревым взялся мастерить модели судов и, хотя поначалу даже шуруп ввернуть не мог, и тут кой-чего достиг.

Но главное, что научило Рудика уважать себя, — он вылечился от заикания. Его возили по больницам, по знаменитым профессорам — бесполезно. Однажды дядя из Рязани прислал статью про Демосфена, древнегреческого оратора. Прочел ее Рудик и решил сам взяться за себя. Бродя берегом Байкала, с камушками во рту декламировал стихи — благо, прибой заглушал его ужасающее поначалу исполнение. Во весь дух пробегал стометровку и снова, запыхавшись, — читал вслух: «На берегу пустынных волн стоял он, дум великих полн, и вдаль глядел…» А когда дело пошло на лад, нырял в студеную байкальскую воду, выскакивал на берег и, сотрясаясь всем телом, продолжал: «Пред ним широко река неслася. Бедный челн…» И так семьсот тридцать дней. Теперь он почти не заикался, разве что очень уж разволнуется, да и то почти незаметно. Вот что значит упорство!

— Саня, полей-ка мне из кружки, хоть немного сполоснуться.

— Чистюля! Вчера пить нечего было, а сегодня уж и умываться ему подавай. Хватит?

— Лей, не жалей. Дело не в чистоте — бодрость духу придает.

«Надо высоту свода промерить, — решил он, растираясь полотенцем. — А завтра, если ничего лучше не придумаем, возьмемся за ремонт пещеры. Чем не занятие — капитальный ремонт пещеры?»

Он обернулся, чтобы сложить полотенце, — Санька тоже делал зарядку!

— А ты-то случаем не того? Не чокнулся?

— От тебя заразился.

Тут снаружи раздался ликующий вопль Цырена:

— Робинзоны, на выход!

— Пароход! — прошептал Санька.

Это был не пароход. Это была горбушка хлеба, обыкновенная горбушка, раскисшая, засохшая и все же куда более аппетитная, чем все на свете сказочные яства.

— Да ты фокусник, что ли?! — глотая слюнки, воскликнул Санька. — Откуда взялась?

Цырен сделал испуганное лицо, пожал плечами.

— Сам не пойму. Выходит, так и есть, фокусник. Сижу я здесь, скучаю, едва не задремал. Дай-ка, думаю, порепетирую какой-нибудь фокус, хоть повеселю ребят. Взял наш флаг…

С этими словами он спрятал горбушку за спину и протянул руку за белой Санькиной рубахой, лежавшей на случай появления парохода в корнях сосны, стряхнул, чтобы показать, что ничего в ней не спрятано, выставил колено, сдул с него пыль и, отсчитав раз, два, три, накрыл рубахой.

— А потом представил под ней хлеб. Надо было, конечно, целую булку представить, да я сплоховал. И что бы вы думали?

Он сдернул рубашку — на колене лежал кусок хлеба. Санька так и подскочил:

— Ну-ка, ну-ка, покажь! Да откуда же он взялся?

— Фокус!

— Ладно, кончай придуриваться, — насмешливо сказал Рудик. — А то уронишь, тогда будет фокус. Он же из-за спины ее вытащил. Ту же самую горбушку.

— Так это сейчас из-за спины. А в первый раз откуда?

— Вот и говори, откуда, не морочь голову.

— В телогрейке была, в кармане, — вздохнув, нехотя признался Цырен. — Я как увидел, чуть в Байкал не свалился.

— Странно, — покачал головой Рудик. — У меня, например, привычки нет куски в карман складывать.

— Так это я… — сам себе не веря, вспомнил Санька. — Вечером, накануне отъезда, собрался пожевать, а вы позвали…

— Вот повезло! Может, у тебя еще что-нибудь припрятано?

— Да не томи ты, дели на три части! — взмолился Санька.