Серебряный пояс

Влас замолчал, внимательно разглядывая лица слушателей, определяя по каждому степень значимости рассказа. Мужики молчали, переосмысливая информацию. Такого поворота событий они явно не ожидали. Бандит проявил себя, но тут же ускользнул, как налим в теплой воде. «Поймать бы да повесить на кедре по старым старательским законам, — думал каждый из них. — Чтобы другим неповадно было». Однако преступник — не простой бурундук, которого можно приманить из норки свистулькой. Это был настоящий, обнаглевший зверь. На такого надо вабу! Вероятно, он был не один. По Серебряному поясу шалила группа, у которой были свои уши и наводчики. Поймать зверя было непросто. Но возможно. Вероятно, Влас Бердюгин уже определился с действиями. Иначе сюда бы не приехал. Бедовый никогда не появляется напрасно. Значит, в голове его существует какой-то план. А артельщики должны сыграть роль исполнителей.

Большую степень удивления на старателей произвела тайна бирюзового перстня. Со слов того золотопромышленника, последний хозяин жил в Кузьмовке. Кузьма — так просто и понятно называли свой старательский поселок все золотари округи. На прииске проживают человек двести. Каждый знает друг о друге все. Так или иначе в разговоре под влиянием алкоголя, из хвастовства перстень мог проявить себя как украшение. Иначе быть не может.

Так и не дождавшись от артельщиков какого-то вразумительного ответа, Влас продолжил основную часть своего познавательного расследования. Опять же залезая в свой внутренний карман, он вытащил аккуратно свернутый плотный лист бумаги, развернул его, представил нарисованный простым карандашом портрет:

— Вот он, тот самый золотопромышленник. Таким его обрисовала воровка Шустрая.

Мужики и женщины впялились на лист бумаги. Графический портрет поплыл по круг из рук в руки. Густые, прямые, русые волосы. Вытянутое, продолговатое, под штыковую лопату, лицо. Низкий, придавленный лоб. Острый, прямой нос. Глубоко посаженные, маленькие, рысьи глазки. Тонкие, прямые губы. Черная, пышная, округлая борода. Нарисованное лицо человека можно было отнести к классу обыкновенных старателей, однако тревожный, хищнический, тяжелый взгляд, видимое напряжение лица выдавали в нем человека с тяжелым непростым характером.

— Нет, одначесь, не видели такого… не встречал… не было… никогда… — внимательно посмотрев на изображение, говорили старатели.

Женщины тоже отрицательно качали головами.

— Я его видела! — вдруг раздался взволнованный голос.

Будущая мать, несмотря на недомогание, давно вышла из дома, стояла рядом, рассматривала перстень и теперь держала в руках перед округлым животом рисунок с портретом.

— Да, видела, — присмотревшись к лицу более внимательно, подтвердила Наталья Панова. — Это он был там… тогда… на скале в Сисиме.

— Это точно? — подскочил с места Влас Бердюгин. — Посмотри лучше, может, ошиблась…

— Где уж тут ошибиться? Он и есть. Как тебя помню. Точно он! — еще раз повторилась будущая молодая мать, возвращая рисунок назад. — Он еще тогда повернулся назад, на коня смотрел, слушал. Я в пихтаче стояла. Как не помнить?

— А потом больше ты его нигде не видела?

— Нет. Больше ни разу.

— Вон значит как! — морщиня лоб, задумчиво протянул Влас. — Теперь это многое проясняет.

— Что проясняет?

— Что Шустрая не врала, говорила правду. Что золотарь тот, бандит, правда, есть. И перстень из Кузьмовки. Только, вот чей он?

Задав еще несколько пространных вопросов, Влас, сославшись на усталость после ночного перехода, попросил отдыха. Он уложил перстень и рисунок назад в карман, тяжело поднялся, позвал Григория Феоктистовича:

— Укажи мне место, где можно спать.

Тот услужливо позвал в дом, но Бердюгин отказался:

— Нет. В доме душно. Да и не могу я в стенах, на воле привык. Я лучше вон там, под кедром, в спальнике. Проводи меня.

Григорий Панов вынес из избы одеяло, пошел с Власом в сторону. Остальные артельщики начали земляные работы. Женщины, подростки и дети занялись своими обязанностями. В трудовом, дружном коллективе спать некогда. Даже пятилетний Костик Веретенников носит из ручья небольшим ведерком воду в баню: после работы старатели моются каждый день.

Отдалившись на расстояние, оставшись наедине, Влас осмотрелся, пригласил Григория Панова к разговору:

— Думаешь, я перстень зря привез да женщинам твоим показал?

— Не знаю… — задумчиво ответил Григорий Панов. — Если так сделал, знать, умысел какой-то есть.

— Правильно кумекаешь, — улыбнулся Влас. — Расчет у меня на то особый есть. Женщина, она как? Что на уме, то на языке.

— Не у всякой, — усмехнувшись, противоречил старший артельщик. — Одна по ветру разнесет, а другая каплю воды изо рта не уронит.