Серебряный шпиль

— Начнем с тридцать пятого стиха: «Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? Как написано: «За Тебя умерщвляют нас всякий день; считают нас за овец, обреченных на заклание». Но все сие преодолеваем силою Возлюбившего нас. Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем». Бэй с шумом захлопнул Библию и наклонился вперед, водрузив локти на край кафедры.

— Братья и сестры, — печально проговорил он, растягивая для вящего эффекта слова, — для каждого из нас у Бога имеется свой план, и каков бы тот план ни был, ничто — еще раз говорю — ничто не может отлучить нас от Его любви в Иисусе Христе. Вы можете быть уверены, что Бог определил достойную роль для нашего возлюбленного брата и коллеги Роя, но нам не дано узнать этой роли, поскольку она есть часть великого Божьего промысла.

После этих слов Бэй пустился проповедовать о смерти и спасении, и хотя с половиной сказанного я был не согласен, а вторую половину не понял, пришлось признать, что парень — оратор действительно высокого градуса. Он разглагольствовал двадцать пять минут, играя на модуляциях своего голоса так, как другие играют на музыкальных инструментах. Голос становился то громче, то нежнее, то переходил почти в шепот. За все время в трехтысячной аудитории кашлянули всего лишь пару раз.

После проповеди и коллективного пения гимна начался сбор пожертвований. Я, чтобы не отличаться от остальных, сунул пятерку в дарственную суму, после чего мы пропели еще один гимн. Хор Вилкинсона выдал еще одно представление, а Бэй тем временем призвал нас к общей молитве. Шоу закончилось коллективным пением, и я поднялся, чтобы уйти, но меня остановил Кэл Уоррен.

— Прошу прощения, мистер Гудман, — сказал он, улыбаясь до ушей, — но не могли бы вы дать мне свою визитку?

— Я... я оставил их в гостинице. Какая непростительная забывчивость.

— Ничего страшного. Напишите для меня ваше имя и адрес. Я буду счастлив прислать вам материалы, посвященные нашему Серебряному Шпилю.

Я заявил, что уже приобрел одну брошюру, и продемонстрировал покупку, с гордостью вытянув ее из кармана. Но парень был неумолим. Пришлось вырвать листок из блокнота и, ощущая некоторые угрызения совести, нацарапать: «Алан Гудман, Дорога 1, Чилли-кот, Огайо».

— А как насчет почтового индекса? — спросил настойчивый Кэл.

— Ах да, конечно.

Взяв листок из его рук, я вывел пятизначную цифру, которую запомнил, в свое время посылая открытки и письма на Запад. Плевать, что все, посланное Кэлом, либо вернется к нему, либо навеки погибнет на почте Чилликота в отделе невостребованной корреспонденции. Мы пожали друг другу руки, а Дарлен Уоррен, мило улыбнувшись и стрельнув глазками, выразила надежду на то, что я еще появлюсь в храме. Я ответил, что попытаюсь, увеличив тем самым и без того огромное количество лжи, сказанной мной за последний час. Прощения мне не было, потому что лгал я в церкви.

Машины разъезжались с огромной стоянки в удивительном порядке. Видимо, благодаря энергии молодых людей в белых рубашках и деятельности нескольких представителей славного отряда нью-йоркской полиции, размахивающих руками на всех прилегающих перекрестках. Спустя полчаса после того как я повернул ключ зажигания, «мерседес» уже занял свое место в гараже на Десятой авеню.

Мои часы показывали двенадцать пятьдесят шесть. Поначалу я хотел двинуться домой, но оставаться под одной крышей с мистером Депрессия было выше моих сил, и я отправился на прогулку. Нью-Йорк частенько получает удары как изнутри, так и извне. Большую часть их он вполне заслужил. Город, или по крайней мере Манхэттен, грязен, слишком переполнен людьми, а жизнь в нем безумно дорога. Все, начиная от мостов и кончая подземкой, приходит в упадок и разваливается быстрее, чем находятся средства привести их в порядок. И это не говоря о таких мелочах, как без мотивное насилие, наркотики и бездомные. Однако, несмотря на все ужасные и, возможно, неразрешимые проблемы, город для меня по-прежнему обладает большой притягательной силой, хотя я и не всегда способен объяснить вам причину. Этим утром, когда весна проявила себя в полную силу, я вновь ощутил теплое чувство к своему городу.