Но, разумеется, Гершензону приятно было и отдохнуть. Он отдыхал на александровском времени. И в мирном разговоре, под крик галок московских, тоже отдыхал» (Б. Зайцев. Москва).
«Под очками хмурого, очень строгого лика, с напученными губами, обрамленными черной, курчавой растительностью – лика, внушавшего страх, когда он откидывался в спинку кресла – под очками этого лика из глаз вырывались огни; под крахмальною грудью – кипели вулканы; в иные минуты казалось, что будет сейчас тарарах: где устои культуры? Где выдержка мудрости? Только – огонь, ураган, землетрясение.
Ученейший культуртрегер явил мне не раз мощь в нем живших природных стихий…
В груди маленького человечка с лицом академика – грохотали Этны какие-то… он жил для меня точно в горной пещере, а не в кабинетике; его любимые книги – казались не книгами, а камнями, струящими мудрость; входите, и – попадаете в лепеты живомыслия: прядает живомыслием он; прядают живомыслием стены; и прядают живомыслием книги, которые он открывает; забудешь, откуда пришел; и минутный забег – полуторачасовое сидение.
…Квартира М. О. Гершензона напоминала мне лавочку архивариуса; здесь средь ветоши глупых книжонок (их роль – заметать следы книжищ) хранились ценности; здесь среди так себе брошенных камушков вспыхивали редчайшие перлы; то – брызнь словесных плевков Гершензона над папиросами, не уплотненных в книжную мысль; когда философствовал в книгах, то философия его бледнела перед этими случайными вспыхами меж дымком, бросаемым темными губами его: мне в нос» (Андрей Белый. Между двух революций).
«Вячеслав [Иванов. – Сост
.] часто ходил по соседству к Гершензону. Как-то раз, вернувшись домой, он рассказал с одушевлением, какой Гершензон аскет. На стол были поданы угощения, но хозяин за весь вечер медленно, с уважением и почти благоговейно скушал только одну луковицу. С уважением и благоговением относился Михаил Осипович и к предметам. Я помню, как он при мне раз указал на простой, деревянный некрашеный стол и начал нам говорить, сколько творчества, сколько работы понадобилось людям, чтобы создать эту кажущуюся простой обиходную вещь. Он показывал с любовью на форму стола, на его ножки, полировку, ящик. Это уважение к предметам, к творчеству и труду, в них вложенным, мне передалось на всю жизнь» (Л. Иванова. Книга об отце).ГЕРЬЕ Владимир Иванович
17(29).5.1837 – 30.6.1919
Историк, политический деятель, член-корреспондент Петербургской Академии наук (1902). Ученик Т. Грановского. С 1868 профессор Московского университета по кафедре всеобщей истории; впервые в России ввел в практику специальные семинары по всеобщей истории. С 1876 гласный (в 1892–1904 председатель) Московской Городской думы. В 1876–1906 возглавлял думскую комиссию «О пользах и нуждах общественных». Основатель и первый директор Высших женских курсов в Москве (1872–1888; 1900–1905). Организатор городских участковых попечительств о бедных и первых в России «Домов трудолюбия». Основатель и руководитель (1895–1904) Исторического общества при Московском университете. В 1907 – член Государственного совета. Публикации в журналах «Вестник Европы», «Русский вестник», «Исторический вестник», «Древняя и новая Россия», «Русская мысль» и др. Автор книг «Франциск, апостол нищеты и любви» (М., 1908) «Блаженный Августин» (М., 1910) и др.