Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 1. А-И

Артист оперы (драматический тенор). На сцене с 1906 (в опере С. Зимина). Партии: Собинин («Иван Сусанин» Глинки), Садко («Садко» Римского-Корсакова), Левко («Ночь перед Рождеством» Римского-Корсакова), Туча («Псковитянка» Римского-Корсакова), Отелло («Отелло» Верди), Радамес («Аида» Верди), Вальтер («Нюрнбергские мейстерзингеры» Вагнера) и др. Участвовал в «Русских сезонах» С. Дягилева (1909, 1911, 1913).

«У Зимина блистательно выступал В. П. Дамаев, обладавший действительно серебряным голосом необыкновенной силы и очень обаятельного тембра. Эти качества голоса соединились у него с настоящей непосредственностью и бурной актерской эмоциональностью. Он был не очень пластичен, подчас не умел владеть телом, но так искренне отдавался сценическому образу и так захватывающе пел, что неизменно побеждал слушателей. Среди его бесспорных достижений были Хозе в „Кармен“, Отелло, он был отличным Германом в „Пиковой даме“, хотя в его даровании как бы отсутствовал интеллектуализм. Он пел все ответственные партии, полагавшиеся драматическому тенору (Радамеса, Канио, Садко, Каварадосси), выступал не менее двенадцати раз в месяц, совершенно без отдыха, и через каких-нибудь коротких десять сезонов, к тому времени, когда по своему возрасту он должен был подойти к сценическим вершинам, когда драматическому тенору положено быть во всем цвете и блеске, он уже сходил со сцены, голос его был изношен. Судьба Дамаева была очень характерной для театра Зимина» (П. Марков. Книга воспоминаний).

ДАШКОВ Павел Яковлевич

28.1(9.2).1849 – 6(19).2.1910

Коллекционер, действительный член Академии художеств (с 1903), помощник статс-секретаря Государственного совета. В доме Дашкова, на углу Итальянской улицы и Михайловской площади, уже после его смерти, располагалось артистическое кафе «Бродячая собака».

«Имя его мне стало известно еще в 80-х годах, когда в изданиях Суворина, посвященных истории Петербурга, его окрестностей и Москвы, постоянно появлялась под иллюстрациями одна и та же заметка: „Из собрания П. Я. Дашкова“. Заметки эти заставляли предполагать, что у этого счастливца хранятся неисчислимые сокровища, как раз касающиеся такой области прошлого, которая меня все более и более приманивала…Не скрою, что, отправляясь к такому знаменитому и заслуженному лицу, с такой „исторической“ фамилией, я несколько робел… Но эта робость сразу миновала, как только я переступил порог дашковской квартиры. Вся его обстановка оказалась совершенно не такой, какой я ее себе представлял. Бог знает почему я ожидал, что, войдя в этот снаружи издавна знакомый мне дом на углу Михайловской площади, в двух шагах от Михайловского театра, я окажусь в подлинно барских хоромах, с массой картин на стенах и с великолепной „дворцовой“ мебелью. На самом деле эти комнаты были самыми обыкновенными, в гостиной висел всего один портрет, кресла и диваны покрыты чехлами… Что же касается самого хозяина, то я увидал вовсе не какого-либо важного вельможу, а передо мной предстал подвижной и прямо-таки юркий, сухонький, седеющий господин, с коротко стриженной бородкой, с волосами ежиком, и уж окончательно неожиданным было то, что этот господин препотешно заикался, а речь его, хоть и была безукоризненно правильной, однако в ней слышался как бы намек на иностранный акцент.