Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р

Духовный писатель, публицист, издатель. Издатель «Религиозно-философской библиотеки» (1902–1917; всего вышло 39 книг) и двух серий «Листков „Религиозно-философской библиотеки“»: «Семена царства Божия» и «Русская религиозная мысль». Сочинения «Из разговоров о войне» (Вышний Волочек, 1904), «Вселенская Христова церковь и „Всемирный христианский студенческий союз“» (М., 1909), «Забытый путь опытного Богопознания» (М., 1912, 3-е изд.), «Догмат, этика и мистика в составе христианского мироучения» (М., 1912), «Психологическое оправдание христианства. Противоречия в природе человека по свидетельству древнего и нового мира и разрешение их в христианстве» (М., 1912), «Григорий Распутин и мистическое распутство» (М., 1912), «За кого почитал Льва Толстого В. Соловьев?» (М., 1913), «Папизм в православной церкви» (М., 1913), «Беседы о жизни» (М., 1913) и др. Ок. 1921 принял тайный постриг под именем Марка внутри Катакомбной церкви истинноправославных христиан, в 1923 хиротонисан в епископа Сергиевского. Погиб в ГУЛАГе.

«Личность и жизнь Михаила Александровича Новоселова заслуживает большего, чем мои неумелые попытки хоть что-нибудь оставить о нем для памяти будущих людей. Когда однажды Лев Николаевич Толстой приехал на квартиру к директору Тульской гимназии по поводу своих сыновей, он увидал восьмилетнего Мишу, сына директора, и сказал отцу:

– Вот удивительный ребенок – в нем сохранилось дитя, ему по душе действительно восемь лет, это очень редко бывает!

Рассказ этот, как семейное предание, я услыхала от самого Михаила Александровича много лет спустя, но при первой встрече с ним за столом в квартире моего институтского друга у меня было точно такое „толстовское“ впечатление: ребенок в облике молодого старика. Михаилу Александровичу не было тогда и 60 лет, но из-за седой его бороды, а главное – из-за собственной моей юности я его сразу отнесла к старикам. На свежем лице светились мыслью и весельем голубые глаза. Юмор не изменял „дяденьке“ (так звала его вся Москва) в самые тяжкие минуты жизни. Если бы мне поставили задачу найти человека, ярко выражающего русский характер, я бы без колебания указала на Михаила Александровича. Был он широко сложен, но благодаря воздержанной жизни легок и подвижен. От природы он был одарен большой физической силой и в молодости славился в Туле как кулачный боец, о чем любил с задором рассказывать.

В его существе разлита была гармония физической и нравственной одаренности, без тени болезни и надрыва. Шла ему любовь его к цветам, к природе, к красивым вещам, которые он не приобретал, не хранил, но умел ими любоваться. Не забуду его детскую радость по поводу особенной жилетки из старинного тисненого бархата, подаренной ему в дни его нищенских скитаний…

Около Михаила Александровича все оживлялось, молодело, дышало благожелательством и бодростью, как будто в своей бесприютной, нищей и зависимой ото всех жизни он все-таки был ее господином и повелителем.

Девушки, которых я встречала около Михаила Александровича, были как на подбор красивы, и это не вызывало удивления; казалось, жизнь и должна была расцветать около „дяденьки“.

…Вспоминаю. Едем мы с Михаилом Александровичем за город в женский монастырь Екатерининская пустынь под Москвой, на храмовый праздник – это начало декабря. Только что стала первая, нарядная зима. Со станции идем заснеженной дорогой, и Михаил Александрович учит меня „японскому шагу“ – приему плавного и в то же время быстрого передвижения. Мы всю дорогу играем в этот шаг и смеемся как дети.

Тем же вечером прекрасно, отрешенно от суеты светится его лицо, когда мы становимся с ним на „келейную“ молитву в маленьком номере монастырской гостиницы. Мы любили вместе совершать это „правило“ в немногие счастливые наши совместные утра и вечера.