Читаем Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р полностью

«Блок говорил, что Оцуп это не человек, а учреждение, и расшифровывал его так: Общество Целесообразного Употребления Пищи. Как-то я сказал моему другу Вове Познеру, что на слово Оцуп нет рифмы. Но для Познера не существовало слов, которые невозможно зарифмовать. Подумав минуту, Познер сказал мне следующие две строчки:

Николай Авдеич Оцуп —Он сует прилежно в рот суп.

И действительно, Оцуп прилежнейше совал себе в рот суп, и не только суп. Никогда не забуду одной сцены, в которой он показал себя во всем своем блеске. Мы, студенты, стояли в очереди на кухне Дома искусств [в 1919 в Петрограде. – Сост.], у кухонного стола. Дело в том, что нам, как учащимся, дважды в неделю полагалось по дополнительной осьмушке фунта хлеба…Мы ждали уже больше часа, когда явился Оцуп, плотный, румяный, напудренный, с толстыми ляжками и икрами, в отличном пиджаке, в франтовских полуботинках с острыми носками, и, кивнув кое-кому из нас головой, постучал в дверь людской. В людской при кухне Дома искусств жила некая Марья Васильевна, доставшаяся нам от старого режима… Под мышкой Оцуп держал что-то, завернутое в газету. Когда Марья Васильевна вышла на стук, Оцуп развернул перед ней газету, в которой оказалась курица, зарезанная, но не ощипанная. Он попросил Марью Васильевну зажарить ему эту курицу.

– Я вернусь через полтора часа, – сказал он и ушел.

…Наконец вернулся и Оцуп. Он уселся за кухонный стол, перед которым мы стояли в хвосте. Марья Васильевна подала ему курицу на большой тарелке, ножик, вилку. Он вынул из кармана хлеб, завернутый в бумагу, пакетик соли и принялся за еду. У него были крепкие зубы, и куриные кости громко хрустели. Только один раз он оторвал глаза от курицы, посмотрел на нас и сказал:

– Я не могу позволить себе голодать» (Н. Чуковский. Литературные воспоминания).


«Стихи Николая Оцупа являют пеструю смесь действительно удачных строк и строф с общими местами и, что еще грустнее, со стихами явно сделанными.

У него сильный голос, только он не часто попадает в тон. Хорошо, что он ищет себя в больших заданиях и ритмических, и композиционных. У него намечается зоркий глаз и чуткое ухо, а также уменье возвышаться над подробностями, выдерживая общий рисунок. При таких условиях позволено надеяться, что техника к нему придет» (Н. Гумилев. Письма о русской поэзии).


«Ясно было сразу, что Оцуп – очень даровитый поэт, даровитый по-настоящему, без импровизационной беззаботности, которая нередко выдается и большею частью с успехом за „Божью милость“, за „крылья“, за „моцартианство“…Оцуп не был легким человеком, не стал он и поэтом легким. При несомненном наличии сильного и звонкого поэтического голоса он не соблазнился дешевой певучестью стиха, и если в его поэзии музыка и оставалась, то музыка суровая и жесткая, как бы прошедшая через многие воздвигнутые ей препятствия» (Г. Адамович).

П

ПАВЛОВА Анна Павловна

наст. отчество Матвеевна;

31.1(12.2).1881 – 23.1.1931

Артистка балета. Ведущая танцовщица Мариинского театра. Получила европейскую известность после «Русских сезонов 1909», символом и эмблемой которых стал ее силуэт работы Серова. С 1910, когда создала собственную труппу, переехала в Лондон – на положении гастролерши; последнее выступление в Мариинском театре – в 1913, в России – в 1914. Танцевала главные партии в балетах М. Фокина, который специально для нее поставил хореографическую миниатюру «Лебедь» (позднее – «Умирающий лебедь», 1907). Для Павловой были также созданы концертные номера «Ночь», «Вальс-каприс», «Рондо» и др., а для ее труппы поставлены Фокиным «Прелюды» Ф. Листа, «Семь дочерей горного короля». Павлова много гастролировала и познакомила с русским классическим балетом не только Европу, но и Японию, Индию, Латинскую Америку.


«Анна Павлова была небольшого роста и буквально идеальных пропорций и формы сложения. У Павловой были какие-то особого качества мускулы, благодаря которым она без усилия располагала тем, что никакой работой не дается: „баллоном“, „элевацией“, „шагом“.

Павлова не опускалась на сцену, а неслась по ней, пролетала через нее.

Перейти на страницу:

Все книги серии Серебряный век

Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р
Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р

Портретная галерея культурных героев рубежа веков – повествование о поэтах, художниках, музыкантах, меценатах, философах, актерах, певцах и других представителях эпохи, которых можно назвать уникальными феноменами «Серебряного века». Сотканная из воспоминаний, заметок, критических отзывов, дневниковых замечаний, книга воссоздает облик и «живую жизнь» ярких и необычных людей, отделенных от нас веком непонимания и забвения. Вместе с тем это не энциклопедический справочник и не собрание мемуаров. «Культурные герои» предстают перед читателями персонажами увлекательного романа, наполненного истинным драматизмом, и через десятилетия остающимся неподдельным и захватывающим.

Павел Евгеньевич Фокин , Светлана Петровна Князева

Биографии и Мемуары
Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 3. С-Я
Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 3. С-Я

В книге собраны литературные портреты людей, определивших собой и своими свершениями культуру России в конце XIX – начале XX века. Мемуарный материал сопровождается фотографиями писателей, художников, артистов, композиторов, деятелей кино, философов, меценатов. Воспроизводятся уникальные шаржи и юмористические изображения, остававшиеся до сих пор музейной редкостью. Образ Серебряного века дополняют обложки поэтических сборников, журналов и альманахов.Для одних читателей издание послужит своеобразной энциклопедией, из которой можно почерпнуть различные исторические сведения. Для других оно окажется увлекательным романом, составленным из многочисленных живых голосов эпохи.

Павел Евгеньевич Фокин , Светлана Петровна Князева

Биографии и Мемуары / Культурология / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное