Серебряный ветер

Лучник спокойно отвернулся от орущего нормандца. С решимостью самоубийцы стрелок еще раз поднял лук и прицелился в Аделину, подставляя незащищенную спину под меч Симона.

Глава 21

Майда коснулась руки Аделины.

— Пожалуйста, пойдем со мной, твой отец должен с тобой поговорить.

Кухарки увидели, как Симон выехал за ворота всего несколько минут назад. С помощью Хауэлла Аделина сможет оседлать свою кобылу и нагнать мужа. Если этого не сделать, лучник Люк разозлится и пошлет дурную весть Лонгчемпу. Аделина подняла глаза на крепостной холм, и ей показалось, что она видит Люка на вышке.

— Я поговорю с ним днем, когда мы вернемся, — сказала Аделина Майде.

— Ты не подойдешь сейчас? Он не спит. Кардок немолод, и он слишком близко к сердцу принял вчерашнюю ошибку.

Двор ожил. Народ сновал туда и обратно, но Хауэлла нигде не было видно. К тому времени как она найдет седло и упряжь, Симон отъедет так далеко, что она не сможет его разыскать.

— Он разозлится, если я задержусь?

— Он уже разозлился. Ты не могла бы пойти к нему сейчас? Одна, без меня. Я думаю, он этого хочет. — Майда бросила взгляд в сторону ворот. — Я не думаю, что твой муж отъехал далеко. Я попрошу Хауэлла оседлать твою лошадь и вывести ее из конюшни. — Майда улыбнулась. — Кардок надолго тебя не задержит, ты же знаешь. Он не любит приносить извинения.

Аделина обняла мачеху.

— Я пойду к нему, Майда.

Она подошла к двери хижины, где теперь спал Кардок, и вновь не могла не поразиться контрасту между невзрачностью наружных стен и роскошью внутри. Аделина ступила за порог, и тут же с необычайной яркостью к ней вернулись все переживания теперь уже казавшейся далекой ночи, когда Симон устроил рейд в поисках Кардока.

Отец ее сидел, откинувшись на бархатные подушки, согревавшие его постель. Он уже успел одеться в один из самых лучших своих нарядов — святочный пир продолжался, — но вновь вернулся в постель и накинул на плечи покрывало. Несмотря на то что стены украшали роскошные гобелены, а кровать — затейливая резьба, спальня эта не казалась уютной из-за жуткого холода.

Кардок поманил дочь к себе, приглашая присесть на край кровати, и протянул ей покрывало, чтобы она набросила его на плечи.

— Вот, возьми и накройся, утро выдалось прохладным.

— Почему ты спишь в таком холодном доме? Кардок вяло махнул рукой:

— Это ничего. Майда велит служанкам приносить сюда жаровню, чтобы прогреть дом перед тем, как мы ложимся спать. Потом, когда они ее уносят, холод возвращается, но постепенно.

— Ты можешь однажды умереть от холода, — поежившись, заметила Аделина.

— Ничего, пока не померли. — Кардок прочистил горло и, уставившись на дочь, спросил: — Ты ведь не догадывалась до той ночи, когда твой добрый муженек устроил здесь набег, что Майда моя жена и мальчики законнорожденные?

— Нет, — сказала Аделина, — я думала, вы спите с ней в ткацкой, в грехе. — Аделина огляделась. — Все эти вещи, принадлежавшие моей матери: гобелены, сундуки, сама кровать, — я думала, что все это отдано или уничтожено.

У Кардока лицо прояснилось.

— В ткацкой, говоришь? Это хорошо. Да, репутация грешника неплохое прикрытие. Твой муж, возможно, тоже лишь прикидывается грешником?

Аделина покачала головой:

— Боюсь, что о нем говорят правду.

— И все же он отличный и сильный мужчина для нормандца. И он спас моих сыновей. Он знает, что, спасая им жизнь, он лишает тебя наследства. И себя тоже.

Разговор переходил на опасную почву. Решился ли Кардок открыть тайну своего брака Симону или всего лишь пытается понять, известна ли ему правда? Аделина посмотрела отцу в глаза и медленно произнесла:

— Симон давно догадался о том, что мальчики — законные сыновья, и он рассказал мне об этом. — Она обвела взглядом холодную спальню. — Тебе ни к чему прятать брачное ложе и обманывать людей. Верни все в спальню в доме и живи в комфорте, как ты жил с моей матерью, это твое законное право.

Кардок зябко повел плечами.

— Я мог бы давно так поступить. Мои люди знают, что я женат на Майде, но под страхом изгнания они никогда не скажут об этом посторонним. Они ничего не сказали солдатам гарнизона, когда те пытались совать носы не в свое дело, и…

— И мне тоже? Ты боялся рассказать об этом мне? Здешние люди вообще со мной не разговаривали, когда я вернулась.

— Откуда нам было знать, кому ты служишь? К тому же нормандцы могли сделать тебя жадной.

Аделина приказала себе говорить спокойно.

— Я твоя дочь. Пять лет — это не вся жизнь. Ты должен был помнить, какой я была до того…

— До того, как нормандцы забрали тебя и закончили работу, начатую твоей матерью? Я никогда не считал тебя валлийкой даже наполовину, — Кардок вытащил из-под покрывала свою широкую, со вздутыми венами руку и протянул дочери, — но ты всегда была моим любимым чадом, и я рад, что рядом с тобой муж, достойный тебя.

Аделина взяла отцовскую руку и прижалась к ней щекой. Кардок кашлянул.

— Хоть он и великий грешник, я обязан ему жизнью моих сыновей. Я не забуду, Аделина, что твой муж доказал, что мне он настоящий сын.