Серебряный волк, или Дознаватель

Путь по лесу долог; я иду почти вслепую, спотыкаюсь, жмурюсь, когда ветки бьют по лицу. Стражу, верно, предупредили о моих плохих глазах: чья-то твердая рука поддерживает и направляет, не дает упасть. И все же, когда мы выходим на тракт, мне хочется одного – лечь и умереть.

Нас ждет глухая, без окон, черная карета – в таких не обычных арестантов возят, а коронных злодеев да отступников на Святой Суд. Странно… точно знали – или на каждую дорогу, с каждым отрядом такую отрядили?

Закрывается дверь. Теперь открыть – только снаружи. Вот и все, думаю я. На душе – усталая едкая горечь. Зря, все зря. И Серж… теперь ему отвечать за мой побег.

Кони трогают с места. Долго ли ехать до Корварены? Стоящая в карете могильная тьма кажется предвестием будущего.

– Поспи, – советует Серж. – Ты устал, а силы понадобятся.

И то верно, думаю я. И, диво, впрямь засыпаю…

5. Пресветлый Отец Предстоятель из монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене

– Что ж, Анже… о многом надобно нам поговорить.

Свет из высоких окон бьет в глаза, и приходится щуриться, чтобы рассмотреть сидящих на возвышении, за глухим темным столом судей. Они облиты светом, они – символ, не люди… Впрочем, Пресветлого я узнаю по голосу. Наш Отец Предстоятель в центре, по бокам – двое в ослепительно белых рясах; лиц их мне не разглядеть, и они кажутся настолько похожими, что я – про себя – нарекаю их Левым и Правым. Святой Суд. На столе пред судьями – Серегин серебряный волк и подаренная мне Пресветлым реликвия.

– Воровство святынь, – брезгливо перечисляет Левый. – Бунт против Святой Церкви. Побег.

– Я догадываюсь, почему, – роняет Пресветлый. – Любопытство, Анже… тебя погубило любопытство. Так ведь? Однако почему ты не пришел ко мне со своими сомнениями?

Я молчу. Отец Предстоятель все еще кажется мне… ну, если не светлым и мудрым, то все же выше меня, гораздо выше. Вот только не было у меня сомнений. А значит, и говорить не о чем.

– Хочешь знать, что будет с тобой? – спрашивает Правый. – Позорный столб и дисциплинное битие. А после – месяц заключения.

– А спустя месяц встретимся снова, – кивает Левый. – Нам нужно твое раскаяние.

Знаю я, что вам нужно…

– Анже, Анже, – Пресветлый укоризненно, по-отечески вздыхает. – Кто говорит с тобой, подумай? Предстоящий пред Господом! Я имею право требовать, Анже! Но я прошу… пока – прошу. Покайся. Тебе ли судить о путях Святой Церкви?

– Не в чем мне каяться, – мрачно отвечаю я.

– Разве не чувствуешь ты стыда и сожалений, тайно, в ночи, по-воровски покинув приютившую тебя обитель?

Сожаления? Что ж, есть сожаления. Уж себе-то я могу в этом признаться. Но…

– Так велела мне совесть.

– Уж не хочешь ли ты сказать, Анже, что Святая Церковь заставляла тебя поступать вопреки совести?

– Я не готов взять на свою совесть еще одни Смутные Времена. Даже ради Святой Церкви.

– Что ты знаешь о Смутных Временах, – фыркает Правый. Я ошалело хлопаю глазами. Вот уж сказал так сказал! Что ты о них знаешь?!

– Мы дадим тебе время, Анже. Помолись… Быть может, Господь вразумит заблудшую твою душу. Но знай, Анже, – если завтра утром ты не склонишься пред волей Светлейшего Капитула… Ты ведь понимаешь, о чем я, верно?

– Да…

– Мне не хотелось бы выносить тебе приговор, Анже. Но выбора у тебя нет.

Выбор, думаю я… есть он, выбор. Всегда есть. Мне ли не знать… Столько раз за это дознание стоял я перед чужим выбором. С Ожье. С Карелом. С Лекой. С Серегой. Или вы скажете, что и у них не было выбора?…

– Уведите, – кивает Отец Предстоятель стражникам. – Пусть его покормят и отведут в часовню.

– Подумай, выдержишь ли позорный столб и плети, – выплевывает вслед Правый. Ей-богу, я чуть не смеюсь.

6. Анже, беглец

Серж пинает ногой кучу прелой соломы, кривится:

– Старый король, молодой король… Правосудие все то же.

– Прости… втянул я тебя…

– Хочешь сказать, у меня своей головы на плечах нет? Пока есть! Лучше вот что скажи, Анже, – тебе тоже пригрозили плетьми и тюрьмой?

– И тебе? – Я невольно вздрагиваю. Одно дело за себя выбирать, и совсем другое – когда по твоей вине…

– Не обо мне речь, – отмахивается Серж. – Меня волнует, что ты ответил.

– Ничего.

Скрежещет засов, скрипит дверь. Стражник размещает на полу две накрытые горбушками черного хлеба кружки.

– Обед.

– Ну-ну, – хмыкает Серж. – На твоем месте, Анже, я бы не рисковал.

– Я решил, Серж. Если и настанут снова Смутные Времена, то не по моей вине.

– Да я разве о том! Есть я бы не рисковал. Тем более – пить. Если ты не согласился с ними… Уверен, что никакого наговора не подсунут?

И то верно…

– Хотя о чем я, – машет рукой Серж. – Месяц голодом не просидишь…

– Я вот думаю, – медленно говорю я, – не в ту ли часовню молиться отведут, в которую сэр Оливер приводил как-то Серегу… И разве сказано, что я должен молиться один?

Серж замирает. Потом резко выдыхает сквозь зубы и выплескивает воду из своей кружки на солому. Хлеб летит туда же.

– А знаешь, друг Анже, что-то мне тоже приспичило… испросить у Господа вразумления.