Серебряный волк

И, прикусив губу, ведет ладонями вдоль спины Карела, медленно, словно бы с нажимом — хотя Лека ясно видит, что она даже не касается кожи. Кровь уходит с ее лица. Из просто бледной она становится белой, белоснежной, алебастровой… и почему-то вдруг кажется Леке окутанной снежно-голубой вуалью холода. Лека смаргивает, странное видение исчезает, остаются только тонкие руки и белое лицо — прикушенная губа, отяжелевшие веки… дыхание Карела, все еще хриплое, но неуловимо другое.

Королева выпрямляется, просит свистящим шепотом:

— Пить.

Лека тянется к кувшину, но сэр Оливер, хоть вроде и стоял дальше, успевает первым. Вкладывает в тонкие пальцы кубок, поддерживает. Она выложилась, с ужасом понимает Лека, выложилась вся, до конца… не так уж и велика сила этой «ведьмы», по меркам Таргалы разве что, где и такие — редкость…

Королева падает на стул, закрывает глаза. Глубоко вздыхает. Рассказывает:

— Король напился. Ему много надо, чтобы свалиться, но в этот раз хватанул через край. Заснул, сапог не снявши… и ему снятся плохие сны. Черные. Не знаю, что будет утром. Упаси Господь попасть под руку.

А сама трет пальцы, разминает ладони. Вздыхает — глубоко, прерывисто, почти со стоном. Встает, Бросает на Карела внимательный, насквозь просвечивающий взгляд. Подходит к Сереге. Говорит отрывисто Леке:

— Да отпусти ты его!

— Помешаю?

— Нет, что ты. Ему на пользу, не спорю. Просто тебе помочь уже не смогу, сил не хватит.

— Да ведь это не моя боль. Она пройдет сама, когда Сереге легче станет.

Королева меряет Леку долгим взглядом:

— Может, и не твоя. Только ты измотан до предела. Смотри, свалишься. Сэр Оливер, ну хоть вы бы ему сказали!

— Не свалюсь.

Королева качает головой и поворачивается к Сереге. И снова кажется Леке, что льется от нее снежно-голубой, унимающий боль холод… Вот перестают ныть плечи, вот идет вниз по спине волна блаженного онемения…

— Выпей, парень! — Сэр Оливер сует в руки кубок. — А то что-то ты совсем смурной. Как бы и вправду не свалился.

Лека выпивает, не замечая, что пьет, — слишком уж сосредоточился на Серегином амулете… зевает вдруг… слышит смешок сэра Оливера:

— Вот и хорошо, парень… поспи.

И валится в ласковую прохладную темноту — без боли, без тревоги, без мыслей…

7. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене

— Анже, проснись! Да просыпайся же!

Голос Сержа доносится глухо, будто из-за двери… но ведь он рядом? Кто бы иначе тряс меня…

— Вот так я и думал, что ты с дознанием с этим вовсе себя загонишь… Анже!

— Да просыпаюсь, — бормочу я.

— Ну да, как же! Ладно, дрыхни дальше…

Я просыпаюсь сам. Странно… по всему, раннее утро — а вот вечера что-то не помню. Только — Лекин амулет под ладонью… и видение, в котором принца Валерия, очень на то похоже, опоил сонным зельем капитан короля Анри!

Я встаю, подхожу к столу. Наливаю себе воды. На стук чашки просыпается Серж.

— Ох и испугался я вчера, друг Анже! Никогда ведь ты днем не спишь! А тут — добудиться не мог… Брат библиотекарь приходил, а ты — ну хуже пьяного…

Брат библиотекарь… Сколько же я не был у него? Два, три дня? Ох, нет… как раз вчера он рассказывал нам с Сержем о хрониках! Что это со мной, в самом деле? Совсем одурел, прав Серж, отдохнуть пора! Но ведь не бросишь… как отдыхать, когда все мысли об одном — что ж дальше-то будет?!

Звонит колокол, сзывая на утренние моления.

— Пойдем, — говорит Серж. — Пора уж тебе выйти… а то и вовсе денек отдохнуть.

— Мишо послушать, — подхватываю я. — Самое полное сказание, и никаких трудов.

— А знаешь, ведь Мишо ушел.

— Как ушел?

— Да как обычно. Он менестрель, птица вольная. Приходит, уходит…

— Жаль.

— Да ладно, — улыбается Серж. — Расскажу я тебе его самое полное сказание, если так уж хочешь. На память не жалуюсь. А за Мишо я рад. Вредно ему долго на месте сидеть, он скучать начинает.

Понятное дело, думаю я. Как и мне — долго отдыхать… тоже вредно.

8. Утро в «Счастливом путнике»

Лека со стоном поднимает голову. Вроде не пил вчера… или пил?

— На. — Ясек сует под нос кубок с водой. — Капитан просил извиниться.

— За что? — Лека залпом выпивает воду. В голове малость проясняется. Ровно настолько, чтобы понять: не с чего ей болеть. Ну то есть совсем не с чего!

— Он тебе ночью зелья накапал.

— Какого… зелья?

— Сонного. Нечистый тебя задери, Лека, а ну как — головой в мешок и прости-прощай?! Совсем ты осторожность потерял. Проснулся бы в темнице… Да сам подумай — если б он тебя узнал? И решил бы, что за твою голову Грозный простит сына? Что на это скажешь, Лека?

Лека трет виски и жалобно смотрит на поднос с завтраком. В животе урчит — но от вида еды ощутимо мутит.

— Ох ты ж… погоди. Что я помню? Сначала удрал лекарь. Оставил гадостную мазь. Ну да, и зелье. Потом… Ясек, ты не знаешь, что потом?..

— Потом…

— А, ну да! Потом приехала королева.

— Сначала вы намазали ребят этой зверской мазилкой. А ты, верно, тянул из Сереги боль, так, Лека?

— Ну да… а королева увидела.