Серебряный змей в корнях сосны – 3

– Д-да. Все хорошо, – солгал Кента и прошел мимо него в павильон, где сразу, отвернувшись, сел за стол. Можно было дождаться, пока сосед заснет или займется своими делами, но тревога оказалась сильнее, и он вытащил письмо и разложил перед собой.

А спустя несколько мгновений смял в комок.

– Куда ты?

– Не жди меня, – коротко бросил Кента, выбегая наружу. Несся так, что лицо обдавало ледяным ветром, но гораздо холоднее было в душе. Матушка написала всего пару слов, едва разборчиво, будто в спешке, и Кента сначала подумал, что ошибся, неверно прочитал. Слишком сложно поверить, что это и правда наконец произошло.

Он отправился прямиком к учителю Морикаве, и тот принял позднего визитера, хотя и запрещалось беспокоить учителей после ужина. Морикава же не только вышел навстречу Кенте, но и предложил войти в свой павильон, однако получил отказ.

– Так в чем дело, Куматани-кун? – спросил он. – Надеюсь, ты не решил нас покинуть?

– Нет! Но я прошу, – Кента перевел дух и продолжил: – прошу отпустить меня домой.

Лицо Морикавы посерьезнело.

– Я не один принимаю такие решения, но если расскажешь, что стряслось, мне будет проще убедить остальных.

Кента на миг задумался, стоит ли придумать оправдание или сказать как есть. И, решившись, выпалил:

– Отец вернулся!

* * *

Куматани Сугуру запомнился Кенте образами и звуками из детства, но они не могли заменить присутствие отца рядом, когда он был особенно необходим. Думая об этом, Кента старался не огорчаться, ведь он больше не нуждался в защите отца и его наставлениях. Но каждый раз, когда Морикава или другие учителя в школе хвалили Кенту за успехи, он представлял, как отец мог бы им гордиться. Маленьким, он часто спрашивал маму, где их папа, а с возрастом перестал, когда впервые заметил блеск слез в ее глазах и то, как она отводит потускневший взгляд. Кента даже думал, что отец просто умер, но знал – мама его все еще ждет.

Ждал и он.

И вот, когда мысли занимали совершенно иные заботы, отец вернулся домой. А Кенты там не было.

– Куда ты ходил? – спросил Мадока, едва Кента появился на пороге. Хизаши лишь лениво повернул голову, внешне не заинтересованный в его ответе. – Я успел только увидеть, как ты несешься сломя голову.

– Я уезжаю ненадолго, – сказал Кента и под двумя пристальными взглядами признался: – Может, надолго. Я еще не знаю.

– Тебе дали личное задание?! – взревел Джун. – Почему только тебе? Какое? Куда ты поедешь?

– Домой, вообще-то.

– Домо-о-ой? – поскучнел Мадока.

– Ничего, пусть едет, – отозвался из своего угла Хизаши. – Может, у тебя появится шанс хоть что-то сделать самостоятельно.

Кента облегченно улыбнулся. Друзья не собирались выяснять подробности, тем более он все равно не способен был их дать. Лишь раз он проговорился Мацумото, мол, будь отец с ними, гордился бы выбором сына, но тогда Хизаши ничем не дал понять, что думает по этому поводу. Возможно, ему и правда было все равно.

Укладываясь спать, Кента не надеялся быстро уснуть – и оказался прав. Мадока захрапел почти сразу, как вернулся из купальни и завалился на футон. Обычно под его храп засыпалось даже легче – привычнее, – но не сегодня. Кента перекатился на другой бок и вздрогнул, заметив в полумраке устремленный на него взгляд.

Мацумото тоже не спал.

– Вот бы и от него избавиться, – тихо сказал он, морщась от громкого звука. – Нас двоих вполне бы хватило.

– Ты же на самом деле так не думаешь.

– Откуда ты можешь знать, о чем я думаю?

– Ты прав, не могу. И о чем же, скажи? – попросил Кента. Он ни на что не надеялся, тем более на честность, поэтому не расстроился, услышав в ответ:

– Смогу ли сегодня заснуть.

– Скоро он угомонится, сам знаешь, – усмехнулся Кента и подсунул ладонь под щеку.

– Ничего же не случилось? – вдруг спросил Хизаши.

Кента не сразу сообразил, о чем он.

– Нет. Ничего такого. – Он не понимал, зачем лжет, убеждая себя, что непременно все расскажет, когда убедится сам. Но в этом ли причина?

– Ну так, значит, так, – ровно отозвался Хизаши и отвернулся. Мадока тоже – и его храп сменил тональность. Скоро он смолкнет совсем, и станет тихо и спокойно. И у Кенты появится еще больше шансов забить себе голову всевозможными мыслями. Они заставляли его дрожать от страха и предвкушения, строить догадки, представлять картинки будущей встречи от радостных объятий до равнодушных взглядов. «Кто это?» – спросит отец, не узнав лица родного ребенка спустя столько лет. Кента терзал себя этими думами и получал странное, неправильное удовольствие. Став взрослее и опытнее, он мог бы уже признать, что просто наказывает себя за прошлое, которого не изменить.

«Любишь ты усложнять», – ответил бы ему Мацумото и, может быть, шлепнул бы веером по голове. И, видят боги, был бы прав.

Кента лег на спину, и усталость взяла свое.

* * *