– Не спеши так, – осадил Хизаши. – Ты год не был дома, ни к чему гнать измученную лошадь. Два дня уже прошли, еще половина едва ли что-то изменит. Главное, есть направление.
Мама молчала, но Кента чувствовал на себе ее умоляющий взгляд. В конце концов, он и сам не понял, чему подчинился – ему или голосу разума, звучащему из уст друга.
– Хорошо. Подождем до утра.
Решение далось непросто, но приняв его, Кента понял, что поступил правильно. Солнце уже начало обратный путь по небосводу, а они слишком устали с дороги, чтобы бросаться в новое путешествие. Кента бережно разгладил записку – единственное доказательство того, что отец действительно был тут – и убрал за ворот кимоно, ближе к сердцу. Хизаши вернулся за стол, а мама, поднявшись с колен, нерешительно протянула руки, желая обнять своего ребенка. Она ведь тоже, подумалось вдруг Кенте, переживала. Всю жизнь посвятив ему одному, она тосковала по мужу гораздо больше Кенты, ведь хорошо его помнила. Стыд ожёг щеки, и Кента прижал маму, ставшую по сравнению с нынешним ним такой хрупкой и слабой, к груди.
Они молча стояли, понимая друг друга без слов.
Наконец она отстранилась и пальцем поддела четки на его шее.
– Ты сдержал обещание. Ты самый лучший сын, какого мы только могли себе пожелать.
Она уже ушла, а Кента все перекатывал в голове то, что произошло. Тоска по Сасаки, письмо с радостной новостью из дома, бешеная скачка, страх и трепетное предвкушение встречи, разочарование и злость на себя, облегчение от появления Хизаши – все это вмиг исчезло, будто зачеркнутое размашистым росчерком кисти. А сверху – недоумение и отчаяние. Кента разбирал свои эмоции по одной, словно сдирал с кожи подсохшие струпья, стремясь обнажить рану. Но даже первая боль уже прошла, сменившись опустошением.
Хизаши прав, не стоит пороть горячку.
Он вернулся к столу, где Мацумото нахваливал стряпню хозяйки, и сел рядом.
В закатных лучах, золотящих верхушки деревьев близко подступающего леса, святилище Лунного медведя нравилось Кенте больше всего. Солнце будто заглядывало внутрь, ветер поигрывал бумажными лентами сидэ, а сама симэнава словно сияла. Святилище впитывало тепло угасающего дня и казалось по-настоящему живым, дышащим и очень-очень добрым.
Кента пришел сюда, едва проснулся после непродолжительного отдыха. Это было важно для него, и если, отпуская в школу, мать молилась за него, то теперь сам Кента молился за отца. Их семья искренне верила, что ками благоволит им, и Кента отчаянно пытался не только дозваться до покровителя, но и почувствовать его присутствие так, как могут не простые люди, но оммёдзи. На мгновение ему даже показалось, что получилось, но сразу после этого за спиной послышались легкие шаги.
– Странный у вас ками-хранитель, – хмыкнул Хизаши, поигрывая сложенным веером. – Даже интересно, чем он заслужил это звание.
– Лунный медведь издавна оберегает нашу деревню, – ответил Кента. – Отец и мать вымолили у него мою жизнь, когда мне едва минуло полгода. Тогда я чуть не умер.
– Это они так тебе сказали?
– К чему ты клонишь? – недовольно поморщился Кента. Ему никогда не нравилось то, как пренебрежительно Мацумото относился к богам и ками. – Как я могу сомневаться в словах родителей?
– Я не прошу тебя в них сомневаться, просто не думаешь, что не хватает деталей?
– Я родился слабым, – пояснил Кента. – Такое случается сплошь и рядом.
Хизаши пожал плечами и повернулся к святилищу. Ветер качнул натянутую над входом симэнаву, наполняя воздух шорохом бумажных подвесок. Глаза Мацумото загадочно блестели из-под тени длинной челки, будто он не просто изучал скромную деревянную постройку, а видел нечто большее – возможно даже, ее незримого обитателя. Кента затаил дыхание, но тут Хизаши наконец моргнул и с рассеянной улыбкой отвернулся.
– Может быть, может быть, – протянул он загадочно. – Ты очень интересный человек, Куматани Кента. Хранил от друзей столько секретов.
Кенте было, что на это ответить, но момент еще не наступил, и он промолчал.
– Ведь я тебе друг, так?
Вопрос прозвучал легкомысленно и насмешливо, и все же за ним Кента улавливал скрытое напряжение. Ответ был важен. Иначе невозможно, когда дело касается чувств.
– Так, – подтвердил он – От своих слов не откажусь. Да я и прежде считал тебя другом и не скрывал этого.
Договаривал он уже в спину Мацумото – тот неторопливо пошел по тропе обратно к деревне, и Кента вздохнул. Он устал. Устал до такой степени, что не хотел гадать даже над тем, чего Хизаши добивается, ведь все, что он говорил или делал, было неспроста, начиная с выбора камня на перекрестке дорог год назад и заканчивая ложью про распоряжение учителя Морикавы.