Серебряный змей в корнях сосны – 3

Кента замер, пораженный жуткой догадкой. Ночью он размышлял об этом, но не всерьез. Сейчас же… Сейчас все становилось таким ясным, что заслезились глаза. Думая о себе, он ненадолго забыл о Хизаши, а ведь он просто не мог не быть связан с рассказом Ниихары. Он с помощью Кенты проник в школу оммёдо и экзорцизма – да не в какую-то, а именно в Дзисин – и в последнее время вел себя странно. Рыскал по ночам, да и прежде любил бродить по горе в одиночестве. Он скрывал свою сущность, таил обиду на богов.

Он искал Дзайнин.

Это несомненно.

Кента порывисто вскочил. Надо было срочно действовать, не дать Хизаши совершить ошибку.

Ниихара поднял голову.

– Меч не имеет своей воли, но он, как мне кажется, не может не содержать в себе отпечаток души владельца. Тот, кто осмелится взять его, рискует жизнью, если не больше. Нельзя его трогать. Нельзя.

После этого разговора вся суета подготовки к состязаниям отошла на второй план, перестала быть важной, Кента едва замечал, что происходило вокруг, пока шел куда глаза глядят. Слова Ниихары-сэнсэя звучали в ушах: «Нельзя его трогать. Нельзя его трогать. Нельзя…» Кенте было тяжело, и он не мог ни с кем разделить свою ношу. Это так непривычно. Казалось, друзья всегда рядом, всегда поддержат и помогут. Хизаши усмехнется, фыркнет, может, закатит глаза, но обязательно даст совет или вывернет все так, что Кенте и самому его печаль покажется пустяком. Только сейчас ничто не сделает из этой печали пустяк.

«Отец, так вот почему ты так и не вернулся домой? – подумал он. – Но я все еще не понимаю, отец. Если бы ты мог подсказать мне, как быть дальше».

«Я могу тебе подсказать. Хочешь?»

В стенах Дзисин голос прежде не появлялся, и Кента вздрогнул и обнаружил вдруг, что ноги принесли его на заднюю оконечность второй площадки Дзисин. Здесь были лишь скалы и деревья, прекрасные в своем аскетической простоте. Барьер не дал бы неосторожному ученику сорваться с обрыва, а он был совсем рядом, слышался свист ветра высоко над головой, там, где только острые пики, покрытые вечной шапкой снега. Здесь не пахло весной – лишь зимней свежестью.

«Ты меня не слышал? – удивился голос. – Я знаю, что тебе надо делать. Я знаю, потому что я создал тебя таким, какой ты есть».

– Ты лжешь и всегда лгал. – Кента упрямо сжал кулаки. – Кем бы ты ни был и каким бы образом ни попал в мою голову, я не собираюсь подчиняться! Я сильнее тебя, ты – всего лишь тьма в моей душе, но тьме никогда не победить.

«Ты так думаешь? Разве этот мерзкий себялюбивый старик не рассказал тебе так называемую правду? А хочешь, добавлю от себя? Ты ведь уже все понял, мальчик. Да? Ты понял, кто я».

– Замолчи. Замолчи!

«Без меня ты никто. Ты бы даже не родился!»

Кента так старался не поддаться на его уловки, что не сразу заметил – он не один здесь. Там, на скалистом уступе, кто-то стоял. Испугавшись поначалу, Кента узнал Хизаши, даже не видя его. Всколыхнувшаяся было обида быстро сменилась тревогой за него. Не слушая больше, он пошел дальше, пока в лицо не ударили порывы холодного ветра. Школа осталась за спиной, и казалось, что здесь есть только небо и свобода. И человек, чьи рукава треплет ветер.

– Хизаши, – позвал Кента, замерев чуть в отдалении. – Прости, я не должен был обвинять тебя ни в чем.

Мацумото стоял так близко к краю, что почти упирался носом в невидимый защитный барьер. При звуке чужого голоса он медленно, неохотно повернулся и скрестил руки на груди.

– Почему же? У тебя есть повод.

– Даже если и так. Я мало знал о тебе, считая другом, а теперь знаю даже еще меньше. Я не имею права осуждать тебя. Напротив, я один заслуживаю осуждения. Я лжец.

Тонкие губы Хизаши тронула знакомая улыбка.

– «“Я обманул”, – сказал лжец лжецу».

– Я просто должен был извиниться на прощание.

– Досинкай, да. Ты же лучший из лучших, – фыркнул Хизаши. – Когда ты с большими испуганными глазами ходил за мной на фестивале Ониби, я бы ни за что не подумал, каким ты в итоге станешь. Сильным. Смелым.

Казалось, он хотел добавить что-то еще, но поджал губы. Кенте было больно, и он не мог отделить свою боль от чужой. Они обе ныли в груди.

– Что ж, удачи, – сказал Хизаши и будто бы закрылся. Больше Кента не ощущал его чувств, а по глазам видел, что откровенности больше не дождется, это был краткий миг. Прощание.

Он снял четки и, не давая себе шанса передумать, шагнул к Хизаши, схватил за руку и вложил их в его ладонь.

– На память, – сказал он и отошел. Было страшно поднять взгляд, поэтому Кента развернулся и поспешил прочь, в толпу возбужденных учеников, в мнимую безопасность.