Серебряный змей в корнях сосны – 3

– Не переживай, – он улыбнулся. – Я рад, что ты благополучно вернулась с того острова. Но со мной правда все отлично.

Она не верила, но после долгого внимательного осмотра оттаяла.

– Хорошо.

Она выглядела так, будто хочет уйти и хочет остаться одновременно. Кента наблюдал за ее метаниями с любопытством, удивляясь, как же в ней уживается мальчишеская непосредственность и девичья нежная чистота. Наконец Чиёко подняла на него взгляд огромных темных глаз.

– Береги себя, ладно? Я… – она смутилась, даже немного покраснела, хотя это, наверное, от холода, и вдруг схватила его за руку ледяными пальцами. – Я буду за тебя молиться.

С этими словами она проскользнула мимо и быстро продолжила спуск к городу. Как всегда внезапно возникла и так же внезапно убежала. Кента проводил ее взглядом, пока еще мог видеть ее тоненькую фигурку, а после поднялся к воротам Дзисин. Мама говорила то же самое, провожая его в Дзисин, обещала, что будет молиться.

А сам Кента всем говорил одно и то же, но это была ложь. Все совсем даже не хорошо, и он мог только гадать, насколько сильно.

* * *

Наступал день, когда все участники будущих состязаний в сопровождении опытных оммёдзи отправятся на общий сбор за пределами школы. Кенту это тяготило, он чувствовал, что не должен уходить сейчас, должен остаться, однако правила есть правила. Утром он вместе с Морикавой и еще большой группой учеников и учителей тронется в путь, а пока лежал на своем футоне в полной темноте и то ли дремал, то ли думал – сам до конца не разобрался.

Было тихо, прохладно, за стенами павильона светила луна. Мадока наконец занял удобное положение, и его храп превратился в уютное посапывание, изредка он фыркал и даже что-то бормотал, слов не разберешь, да и вряд ли в них был смысл. И как и несколько предыдущих ночей, Мацумото покидал павильон с началом часа Быка и возвращался ближе к утру. Куда он ходил, что делал – Кента не знал, а Хизаши, само собой, не спешил рассказывать. Сегодня как никогда до этого хотелось пойти за ним, и Кента с трудом подавил это желание.

«…если ты считаешь, что это несправедливо, не дай этому поступку произойти».

Кента открыл глаза и уставился в темноту над головой. Он не знал, как правильно поступить, не мог даже ни с кем посоветоваться. Может, он преувеличивает, и в действительности не происходит ничего страшного, а может, все как раз наоборот, и той осенью он привел в Дзисин настоящее зло под привлекательной личиной, и наказание в итоге ждет вовсе не Хизаши, а его самого.

Рассказать кому-то правду – значит, подставить друга? Или себя?

Молчать и дальше – значит, исправить ошибку или превратиться в предателя?

Хизаши смотрел так, что невозможно было увидеть в нем угрозу. И все же его слова и поступки порой несли на себе отпечаток жестокости, которую Кента ему неизменно спускал с рук.

И лишь когда темнота в павильоне чуть посерела, неслышно вернулся Хизаши, лег под одеяло и замер. Кента привычно прислушался к ощущениям, и связь, о которой он тоже молчал, сказала ему, что Хизаши взволнован. Сегодня что-то изменилось, и его душа пребывала в восторге и смятении. Он радовался и грустил, предвкушал и ужасался. Кента прикусил губу, чтобы ни вздохом, ни словом не выдать себя. Так просто было бы возненавидеть его, но не получалось, ведь сердце не обманешь даже самыми правильными и справедливыми речами на свете.

Медленно наступало утро, и оно несло с собой нечто по-настоящему непоправимое.

Хизаши покинул павильон первым, Мадока еще выводил рулады, а Кента видел какой-то мутный, полный тревожных образов сон. После пробуждения оглянулся на убранный футон и с сожалением вздохнул.

– Даже попрощаться не остался, – укоризненно пробасил Джун, сонно борясь с завязками кимоно. – Совсем обнаглел. Вы точно не поссорились?

– Точно. Он просто не в духе, такое случается.

Кента одевался особенно неторопливо и тщательно, долго завязывал волосы, пока не добился идеала. В то время как остальные были на утренней тренировке, он, освобожденный в числе прочих избранных на Досинкай, отправился на поиски Морикавы. По пути даже возникла мысль, а не рассказать ли все ему? Учитель поймет, не осудит сразу, не разобравшись. Наверняка удастся убедить его, что Хизаши еще не сделал ничего дурного, и даже то, что этой ночью вдруг пришло в голову, пока не доказано.

Да, признаться Морикаве – хорошая мысль…

– А, Куматани-кун, – учитель как раз возник перед ним, спеша по дорожке от лестницы на третий уровень горы, где обитали старейшины и высшие наставники. – Ты уже готов? Подожди, с тобой хочет поговорить Ниихара-сэнсэй.

Кента, увидев его, потерял дар речи. Сердце сделало кульбит, и вся решимость вмиг испарилась. Он ничего не расскажет Морикаве, не сможет.