Серебристое дерево с поющим котом

– А был ведь совсем нормальный…

– Может быть, поймать его и протащить через бочку снова? —нерешительно предложил Антошка. Маркони ответил сумрачно и научно:

– Энергоемкость данного процесса неадекватна конеч­ному результату.

Иначе говоря, игра не стоит свеч. Кому суждено быть жлобом и шкурой, того не переделаешь.

На том и остановились.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Двойной старт

Вечером пятого августа Лошаткин надрал Пеке уши. Пека возвращался домой с вокзала. Он только что про­водил на электричку профессора и тётушку Золю: те уез­жали в гости к знакомому Егора Николаевича на дачу. Пе­ка помахал вслед поезду и теперь шагал по улице Паро­возной. Вечер был оранжевый от закатных солнечных пя­тен, и настроение у Пеки было мирное.

На углу Паровозной и Речного спуска Пека встретил Степана Степаныча. Тот купил в киоске вечернюю газету и тоже направлялся домой. Пека ничего ему не сделал. Даже не сказал ни словечка. Он только на секунду остановился перед бывшим Буцей, сунул руки в карманы, смерил коммерсанта взглядом с ног до головы, хмыкнул, засвистел сквозь выпавший зуб и пошёл дальше.

Лошаткин вмиг надулся горячим воздухом. Но не заорал, не затопал. Он подождал, когда Пека отойдет на несколько шагов, догнал его на цыпочках и вцепился пухлыми пальцами в мальчишечьи уши.

Пека не вскрикнул, не пискнул. Он крепко лягнул врага по толстой ноге, яростно вырвался и умчался.

Всё это произошло без единого слова.

Внутри у Пеки бурлила ярость и обида. Он решил искать управу на распоясавшегося торгаша у законной власти. Если милиция защищала Лошаткина от рэкетира, пускай теперь она защитит нсвиноватого Пеку от Лошаткина. Справедливость должна быть для всех.

Пека подождал, когда высохнут ресницы, и пошёл к участковому. К тому, кто служил теперь на месте храброго Кутузкина. Это был пожилой лейтенант Роман Гаврилович.

Лейтенанта Пека нашёл в его дворе. Тот собирал ягоды с куста малины. Пеку Роман Гаврилович выслушал внимательно и сочувственно. Сказал:

– Разберёмся.

Пека недоверчиво вздохнул.

– Нет, в самом деле разберёмся, – снова пообещал участковый. – Где же это видано, чтобы в наши демократические времена какие-то несознательные личности хвата­ли за уши невиноватых малолетних граждан.

И он дал Пеке горсть малины. Съев малину и облизав ладони, Пека пришёл к Маркони. Все друзья сидели во дворе на поленнице. Пека поведал о случившемся. Причём, когда говорил о коварстве Лошат­кина, ресницы от обиды намокли снова. Друзья это дели­катно не заметили. Антошка сказал:

– Не горюй. Зато мы все завтра идём смотреть клоунов. Уже билеты купили. Для тебя тоже.

Клоунская группа “Братья Кулебякины” выступала в летнем павильоне Городского парка. Ох, что они вытворяли, эти братья! Публика стонала от хохота. А с Оликом даже чуть не сделался припадок. Он и после представления долго ещё не мог успокоиться, вздра­гивал от “хохотальных” судорог и засовывал в рот галсту­чек матроски, чтобы хоть как-то сдерживаться.

Домой пошли не сразу. Побродили по парку и даже на­собирали по карманам мелочи, чтобы разок прокатиться на игрушечном поезде, который ловко бегал с горки на горку.

Потом Антошка отстал. Встревоженный Сеня оглянулся. Антошка сидел на краешке садовой скамейки. Согнулся. Словно разглядывал старый синяк на ноге.

Сеня быстро подошёл.

– Кап…

Антошка поднял глаза. Мокрые, тоскливые.

Тут и остальные подошли. Встали молча. И никто ни о чём не спрашивал. Потому что и так всё было понятно. Потому что за недавним бурным смехом, за весельем и раз­влечениями все они прятали неуходящую печаль. И никак нельзя было её унять: ведь Антошкин отлёт приближался неумолимо. Вот и всего пять дней осталось…

Антошка встряхнулся, встал, улыбнулся виновато. И все пошли дальше. Молча. Даже Олик больше не кусал галстук.

Вечером Антошка сказал, что станет капелькой и будет ночевать в банке.

А рано утром к Сене пришёл Маркони. Стукнул в стек­ло веранды. Сеня сразу перепуганно вскочил.

– Что случилось?

– Ничего. Выйди сюда.

Сеня вышел, заподжимал ноги – трава была в росе. Капли, капли, капли…

Маркони сказал, глядя мимо Сени:

– Надо Антошку отправлять скорее. Не десятого, я се­годня…

– Почему?!

Маркони рассерженно блеснул очками.

– Сам не понимаешь?

– Не-а… – сказал Сеня. Хотя, кажется, понимал.

– Потому что мы все изводимся. Эти пять дней будут не жизнь, а сплошное прощание. Одна мука только. Всё равно, что пять суток стоять на перроне и томиться, пока поезд не отошёл. Кому это надо…

Сеня молчал. Сперва-то он хотел возмутиться, но почти сразу почувствовал, что Маркони прав. Потому что и у са­мого у него иногда шевелилось в душе: “Уж скорее бы…”

Ведь всё равно это случится. Так пускай уж горький миг побыстрее останется в прошлом…

– А как Антошка… – пробормотал Сеня.

– Что?

– Он не обидится? Вдруг решит, что прогоняем раньше срока.

Маркони сказал в упор:

– Ты же лучше всех видишь, как он мается. И домой рвётся, и улетать не хочет. Зачем ему лишние дни с этим… разрыванием?

– Ты же говорил, что можно не раньше десятого…