Несмотря на субтильное телосложение, Танька оказалась крепкой и выносливой, а кроме того – весьма и весьма требовательной, хотя все ее требования можно было свести к трем простым словам: быстрее, сильнее, глубже! Привыкший к более утонченным запросам вильдорских дам Влад был даже слегка разочарован эдакой простотой, но всё же честно и упорно, как молотилка, делал свое мужское дело – час за часом, лишь с теми с небольшими перерывами, когда его разгоряченная подруга, завернувшись в простыню, приоткрывала дверь и зычным голосом требовала в нумер еды и питья. За окном рассвело, потом солнце поднялось, погуляло по небу и закатилось, а Зборовский всё продолжал снова и снова покрывать на сплошь промокших от пота и семени простынях свою новообретенную любовницу (и спасительницу Юрая, не забудем об этом!). Именно покрывать, словно бык корову или жеребец кобылу – это было, пожалуй, наиболее точным сравнением. Всё шло своим чередом и уже начало светать по второму разу, но тут перед глазами Зборовского вдруг поплыли багровые пятна, его руки и ноги ослабли, тело отказывалось двигаться… И барон провалился в беспамятство.
– Влад, родненький, что с тобой? – всполошилась валькирия, меняясь в лице, и затрясла его за плечи.
Зборовский неимоверным усилием разлепил губы, обнажив острые клыки, и еле слышным голосом прохрипел:
– Кро‑о‑ови!
Его милость Владисвет, носивший в человеческом облике титул барона Зборовского, в своем втором обличье тоже принадлежал к высшей касте. Не в пример деревенским, а тем более лесным вампирам, он мог обходиться без глотка свежей крови достаточно долгое время, порою месяцами. Проблема состояла лишь в том, что какое именно время он сможет выдержать в следующий раз – не знал и он сам. Это не зависело ни от фаз луны, ни времени года… Просто вдруг пробивал час, и его охватывала необоримая жажда крови. Жажда, которую надо было утолить немедленно и во что бы то ни стало. В такое мгновение Зборовский был готов вонзить зубы хоть в дворовую кошку, хоть в самого Великого Князя – кто под руку попадется. Именно поэтому барон старался не доводить себя до подобного состояния, а утолять эту свою потребность регулярно и заблаговременно. И купленых на базаре животных, ему для этого вполне хватало.
Но последние события требовали от Влада огромного расхода сил, включая и силы вампирские, и жажда свежей крови подступила совершенно неожиданно. Будь на месте Таньки какая‑нибудь дворовая девка, барон вонзил бы в нее свои зубы уже несколько часов назад. С валькирией он бы сделать такое, наверное, поостерегся… если бы ему вообще пришла в голову эта идея. Но Танненхильд, судя по всему, была надежно защищена магическим отворотом, который не давал окружающим даже и помыслить о том, чтобы нанести ей какой‑нибудь вред. Так что Зборовский и не заметил того момента, когда ему надо было бы глотнуть красной влаги. А сейчас времени практически не оставалось, и смерть от той самой, особой жажды была близка как никогда.
– Та‑ак‑с, – задумчиво и обеспокоенно протянула женщина, склонившись над бездыханным любовником. Но вот она снова изменилась в лице, принимая какое‑то важное решение.
– А почему бы, собственно, и нет? – капризным и донельзя порочным голосом произнесла теперь уже фру Теннеке. Элегантная светская дама, знавшая толк в самых изощренных и рискованных альковных утехах.
– А почему бы, собственно, и нет?
С этими словами она изящным движением вытащила кинжал, крепившийся к одному из ее сапожек, и полоснула себя по запястью.
17. Голевой момент
Ничтоникогдаинигденичтоникогдаинигденичтоникогдаинигденичтоникогдаинигденичто
никогдаинигденичтоникогдаинигденичтоникогдаинигденичтоникогдаинигденичтоникогдаи
нигденичтоникогдаинигденичтоникогдаинигденичтоникогдаинигденичтоникогдаинигде
ничто никогда нигде вязкий туман вне времени вне пространства нигде никогда ничто
Но ничто в какой‑то момент осознавшее себя ничем уже перестает быть "ничем" хотя еще и не становится "чем‑то"
Ведь что‑то мешает… Мешает оставаться ничемвникогдаиниоткуда… мешаетмешаетмешает Зудит‑мельтешит‑раздражает…
…свет…
Да, кажется, это называется "свет". Отчего же так больно‑то?! И еще какие‑то мельтешащие пятна сквозь этот свет. Или наоборот, свет сквозь пятна.
Наоборот – это как? Нигденикудавничто? Нет, ничтоникогдаинигденичтоникогда‑инигденичтоникогдаинигде…
Всесвят глубоко вздохнул, последний раз медленно провел ладонью над покрытым испариной лбом Юрая и отошел от его кровати.
….
Когда изможденный путник, пару дней назад отбившийся от каравана и теперь из последних сил ползущий по раскаленному песку, умирая от жажды… когда среди этого извечно‑желтого, расплывающегося перед глазами, Арманом проклятого песка, кроме которого уже ничего и не существует в этом мире – помимо этого раскаленного и рассыпчатого желтого моря, нескончаемого, неостановимого и непреодолимого…
– Ноги?!