Середина. Том 2

Яробор Живко проснулся от легкого дуновения ветра так, точно дотоль несся на огромной скорости, и, очутившись на ложе, надрывно дернулся всем телом, а по его коже, плоти и будто даже внутри кровеносных сосудов прокатилась волна ретивого движения. Это, скорее всего, увеличила течение по артериям и сосудам красная юшка, али просто тягостно сотряслось сердце. Первое, что увидел мальчик, точно обманувшись в своих ожиданиях, кумачовую, шелковую материю устилающую его ложе… Мягкую и такую зримо поблескивающую в сполохах пламени. Очевидно, перемещающую по тому тончающему полотну малые искорки, схожие с теми, что изредка выпрыгивая с долгими дымчатыми лучами из костра, уносились вон из юрты сквозь не широкую щель в своде или напоминали ту самую, которая завела когда-то все двигательные функции внутри мозга Айсулу, тем самым даровав ей бытие… и теперь формировала обок себя миниатюрное подобие системы.

Яробор Живко тихонько вздохнул, и, повернувшись на спину, воззрился в единожды начертавшееся над ним лицо Толиттамы.

— Я, что был на маковке? — догадливо вопросил он апсарасу и та в ответ едва зримо кивнула. — Я хотел увидеть Отца… Кали… Почему меня вернули? — не скрываемо огорченно протянул он, и губы его туго искривились так, словно их вновь объяла корча.

— Надобно было вас осмотреть… Вас и божественную лучицу, — участливо отозвалась Толиттама и еще шире улыбнулась, блеснув яркими перлами зубов, коим враз подыграл переливчатым, сиреневым блеском аметист поместившийся в межбровье, проходящий двумя тонкими, вертикальными полосками от средины лба вниз до спинки носа, и образовывающий на конце трехлепестной лист. — Но вы ведь не любите те процедуры, как и ваше естество… И абы не волновать после произошедшего, вас сразу вернули, господин.

— Я хотел поговорить, — уже много ровнее отметил Яробор Живко.

— Господь Мор придет немного погодя, — торопко вставила Толиттама, стараясь увести течение поспрашаний рао в надобное русло.

Апсарасу тому обучила сама Кали-Даруга, понеже после гибели беса, установленного на ней, она также побывала на маковке и получила четкие указания действий.

— Господь Мор и Бог Велет весьма сильно восприняли выброс зова вашего божественного естества, — пояснила она, не давая возможности вставить юноше и слова. — Господь Мор, как только ему станет легче, к вам придет, чтобы поговорить, как вы того просили. — Юноша резко отворил рот, но апсараса рывком положила на его уста ладошку, сдерживая тем саму молвь. — Днесь вам надо побыть подле госпожи. — Мальчик порывисто качнул головой, ощущая не столько вину перед женой, сколько испытывая досаду на ее поведение. — Вы нужны госпоже, мой дражайший господин, — продолжила толкования Толиттама, определенно, заученную фразу. — Госпожа пострадала, не только кожа, волосы, брови, но и сама носовая полость. Стараясь спасти ее от гибели, ваше божественное естество воспользовалось способностями и мощью и предотвратило процесс разрушения. Сейчас надо успокоить госпожу, поговорить с ней. Она этого желает… Желает вас увидеть и попросить прощения. Госпожа просила прощения и у меня, быть может, она изменится и не придется устанавливать беса.

Толиттама одначе лгала мальчику, так как на Айсулу той же ночью марухи установили беса, как и понятно по распоряжению рани Темной Кали-Даруги. Впрочем, лгала апсараса токмо в этом. Во всем остальном нет. И дело было даже не во влиянии беса. Просто Айсулу не только узрела видение, она узрела самого Крушеца… скажем точнее его часть. Ту самую, которая выплеснувшимся лепестком смогла спасти от разрушения ее мозг, гибель оного спонтанно завело пропущенное через него видение. Крушец, не столько спас мозг от смерти, сколько собственной мощью вернул движения искре внутри него, которая остановила собственный ход и тем самым должна была начать процесс гибели и самой плоти.

Девушка уже много позже (когда вновь прозрела, увидела свод своей юрты) успокоенная и обласканная апсарасами, словно осознала, кто есть на самом деле Яробор Живко… Она вроде как объяснила себе, еще не окутанная давлением беса, что ее супруг не просто человек, а часть божества, к которому ей не только посчастливилось прикоснуться, но и еще иметь близость, радость произвести потомство. И сразу же после того осмысления пришла волной вина и перед Толиттамой, и пред иными апсарасами.

Айсулу долго потом сидела обок ложа мужа, поелику тот все еще ощущал слабость, и тихо роняя на его смуглую кожу руки слезы, смешивала их с горячими поцелуями губ, стараясь, таким образом, снять возникшую разобщенность, каковую породила своей ревностью.

— Что это было? — немного погодя вопросила она, когда сызнова подсела к его ложу дотоль на малеша уступив место Толиттаме, которая вопреки протестам накормила так-таки своего господина.