Середина земли

Я не мог спать. Я обычно сплю либо очень мало, либо очень много. А дома не могу уснуть без доброй бутылки виски или водки. Но здесь, даже после самогона, я прибывал в состоянии опьянения, при котором хочется прилечь. Я был слишком пьян, чтобы писать и слишком бодр чтобы спать. Мой друг тоже прибывал в состоянии нездоровой паники, хоть и тщательно скрывал это. Ему не нравились местные, ему не нравились две недостроенные пятиэтажки, времён советов, что стояли у подножия горы. Он чувствовал зло исходящие из этой земли. Он чувствовал присутстве прочих поднизших, кроме людей. Просто не мог понять, в силу своей ограниченности и скептицизма. Кроме болей и ломоты, у меня ухудшилось зрение. И это было скрывать труднее всего. Мои склеры то желтели, то краснели. Веки отекли. Последние дни, я был слеп как крот, но я не боялся. Я знал, что мои глаза просто подстраиваются под иное тело и иное видение.»

Это точно не было вымыслом. Я видел глаза своего друга и здоровыми их назвать было нельзя.

«Главным страхом было отражение в зеркале, но их почти не было в новом доме, а все окна и отражающие поверхности я завесил тканью или обходил стороной. Мне нравилась моя внешность, и уж, прочим людям, наверняка тоже, потому что страшным меня не называли с начальной школы. Но изменения, которые я видел меня пугали. Я не был готов к резкому росту. Кости стали выпирать вдоль позвоночника, в плечах, локтях и коленях. Кожа побелела, как известь и стала фактурная. Почти все мои татуировки выцвели за какие-то дни, краска зеленела и выпадала. Когда я наконец отослал своего друга, чтобы тот не видел превращения, я едва ли мог отличить светлое от тёмного. То жар, то холод охватывал меня, а кожу настолько сушило, что мне пришлось залезть одну из бочек с водой.

Когда я вновь пришёл в себя и увидел отражение в бочке, я был рад что отослал Евгения. Ибо увидев то, что увидел я, он бы обезумел.