Серена

Опасливо ступая, Рейчел обошла топкий участок. Оранжевая саламандра напугала ее, вдруг выскочив из-под ковра влажных дубовых листьев. Рейчел вспомнилось, как отец наказывал ей никогда не беспокоить саламандр в роднике: они хранят чистоту воды. По другую сторону глыбы обнаружилось еще больше лапчатки и густые заросли чистоуста. Папоротники колыхались павлиньими перьями, пока Рейчел пробиралась сквозь них, задевая побеги подолом платья. Издаваемый ими нежный шепот, кажется, подействовал на Джейкоба успокаивающе: глазки у малыша сразу закрылись.

Она вошла под сень очередной рощицы лиственных деревьев и наконец заметила желтые листья, слабо мерцающие на фоне сумрачного леса. Джейкоб уже спал, и Рейчел устроила сына на земле, сперва чуть ослабив пеленки, чтобы вытянуть одну из них и подложить малышу под голову. Потом Рейчел окопала растение женьшеня кружком в добрые шесть дюймов, стараясь не повредить корень. Задрала подол повыше, опустилась перед растением на колени и перехватила ручку мотыги в нескольких сантиметрах от лезвия, чтобы осторожно отгрести рыхлую землю от стебля и выдернуть бледный корешок, похожий на морковку в прожилках вен. Далее девушка отщипнула от растения ягоды, посадила их в разрытую почву, прикрыла слоем земли и перешла к следующему женьшеню, стоявшему чуть поодаль.

Они с сыном оставались в лесу, пока над хребтом не начали сгущаться темные облака. К тому времени она уже собрала весь женьшень, какой только удалось найти, а заодно и прочие полезные растения, попавшиеся по пути. Когда Рейчел выбиралась из леса, у нее уже ныла спина; можно не сомневаться, утром ей придется совсем несладко. И все же мешок был уже на четверть полон: не меньше пары фунтов корешков, которые она продаст мистеру Скотту, с месяц просушив их в хлеву. Джейкоб успел проснуться и теперь вовсю копошился в пеленках, поэтому Рейчел стало труднее нести мешок и мотыгу в левой руке.

– Идти уже недалеко, – вслух сказала она, обращаясь сразу и к себе и к младенцу. – Сейчас мы оставим мотыгу в хлеву и отнесем вдове эту лапчатку.

Дойдя до огороженного, но пустующего пастбища, Рейчел заслышала далекий собачий лай, прилетевший сюда из лесной глуши, и подумала: не те ли это собаки, которых она видела на кладбище? И ускорила шаги, вспомнив о давно слышанной истории про то, как стая бродячих псов утащила дитя, оставленное на краю поля. Ребенка искали, но так и не нашли; родителям остались только окровавленные лоскуты одеяльца. Пока они с Джейкобом не добрались до конца выгона, Рейчел не спускала глаз с линии деревьев. Мотыгу она оставила под сенью навеса и вдвоем с сыном направилась к хижине вдовы.

– Я принесла немного лапчатки, – сказала Рейчел, – в благодарность за то, что вы присмотрели за Джейкобом в тот день.

– Очень мило с твоей стороны, – улыбнулась вдова Дженкинс, принимая пучок растений и размещая их в тазу.

– У меня и гамамелис есть, если хотите.

– Нет, ведьминого ореха у меня запасено предостаточно, – покачала головой старушка. – Много корешков накопала?

Рейчел приоткрыла мешок, чтобы показать сегодняшние находки.

– Как считаете, сколько они потянут, когда высохнут?

– Думаю, Скотт вручит тебе десятку, и дело с концом, – ответила вдова Дженкинс. – Может, и двенадцать долларов, если поясница даст ему роздыху.

– Я рассчитывала выручить больше, – призналась Рейчел.

– Если бы на севере не рухнул рынок акций, обязательно выручила бы, да только по нынешним временам деньги встречаются не чаще женьшеня.

Рейчел задержала взгляд на печи. Вдова всегда подкладывала туда немного яблоневых поленьев – но не потому, что те хорошо горят, а из-за розового цвета пламени, которое они давали. Смотреть на горящие яблоневые дрова можно так же долго, как рассматривать картину на стене, утверждала вдова. Чувствуя тяжесть спеленатого Джейкоба на руках, Рейчел невольно сравнила ее со скромным весом мешка. Девушку вдруг одолела усталость от путешествия с ребенком через пастбище и по горному лесу, которую прежде она почти не замечала. Внезапно обессилев, она опустила Джейкоба на пол.

– Этого нам едва хватит до весны, – прошептала Рейчел. – Как только отлучу малыша от груди, придется вернуться к работе в лагере.

– Едва ли это будет разумно, – заметила вдова Дженкинс. – Мне не по душе и то, что ты посещаешь тамошние воскресные службы.

– Я продала корову и лошадь вместе с седлом, – сказала Рейчел, – а теперь еще какой-то мохнатый хитрец повадился красть у меня яйца. Что еще мне остается?

– С чего ты решила, что тебя опять возьмут? Из желающих работать в лагере целые очереди выстраиваются.

– Я была хорошей работницей, – возразила Рейчел. – Они об этом вспомнят.

Вдова Дженкинс нагнулась и, негромко кряхтя, подняла Джейкоба с пола. Сев в кресло с плетеной спинкой у самого очага, устроила малыша у себя на коленях. Язычки пламени отразились в очках старухи; огоньки метались в стеклах, как розовые лепестки на ветру.