Рэш: В уровне страха в основном. Каждый написанный мною роман начинался с единственного образа, который у меня не получалось выкинуть из головы. Он преследовал меня, не хотел оставлять в покое. В таких случаях я просто начинаю писать и позволяю этому образу вырваться наружу, установить связи. Всегда бывают моменты, когда я будто утыкаюсь в стену, и кажется, что нет никакой возможности продолжать. Иногда такой «блок» может длиться день, иногда – месяц. Это самое страшное, потому что к тому времени в рукопись уже вложены несколько месяцев труда, а она так и не сдвинулась с мертвой точки: я обманывал себя, думая, что пишу роман, а на выходе получил ворох беспорядочных набросков, который ни к чему толком не ведет.
Грейвс: Что происходит потом?
Рэш: Микеланджело считал, что внутри мраморной глыбы уже находится законченная статуя, и я заставляю себя поверить в нечто подобное: если я настолько одержим увиденным образом, что он заставляет меня плести вокруг него роман, значит, готовый роман уже где-то существует, просто нужно его найти. Правда это или нет, не имеет значения. Я заставляю себя в это поверить.
Вилхельм: С какого же образа начиналась «Серена»?
Рэш: Это был образ женщины верхом на большой белой лошади. По тому, как она себя вела, я понял, что она очень уверена в себе. Высокая и физически сильная, она вместе с лошадью встречает рассвет на гребне горного хребта. Под копытами клубится туман, а утреннее солнце высвечивает светлые волосы, отчего кажется, что они отблескивают золотом. Я понятия не имел, кто она и что означает этот образ. Однако твердо знал, что человек, наблюдающий за ней в тот самый момент, считает ее скорее богиней, чем простой женщиной. И со временем понял, что этот человек – ее муж и он смотрит на свою жену со смесью благоговения, любви и страха.
Вилхельм: Несколько рецензентов отметили уникальность такого персонажа, как Серена, для американской художественной литературы. Не могли бы вы прокомментировать этот аспект?
Рэш: Я посчитал, что было бы интересно описать женский персонаж, обладающий властью – в том числе властью распоряжаться жизнью и смертью других, – погрузив его в те времена, когда у женщин почти не было шансов достичь подобных высот. Даже более интригующим мне представлялась способность Серены твердой рукой управлять лагерем лесорубов, полным суровых и сильных мужчин.
Вилхельм: В одном из прежних интервью вы упомянули, что сознательно включили в «Серену» некоторые детали, свойственные драмам елизаветинских времен. Не могли бы вы дополнить это замечание?
Рэш: Я хотел создать роман, в известной степени придерживающийся структуры классической елизаветинской пьесы. В моем романе пять частей, подобных пяти актам трагедии; лесорубы Снайпса выполняют в нем функции хора, а также выступают в роли деревенских простаков, которых Кристофер Марло вставлял в свои пьесы для комической разрядки. Я также заставил Серену и миссис Гэллоуэй время от времени выражаться высокопарным слогом; надеюсь, форма не отвлекла читателей от содержания. Хотя в романе присутствуют умышленные отсылки к «Макбету», свою книгу я скорее отношу к традиции пьес Марло, которые всегда посвящены воле к власти. Мне представляется, что Серена куда больше подобна Тамерлану, чем леди Макбет.
Издатель выражает особую благодарность экологическому онлайн-журналу «Грист» и Университету Теннесси за разрешение перепечатать текст интервью.
