Серена

Пембертон наблюдал, как йод пропитывает нижние слои марли на его предплечье, чтобы затем исчезнуть под набирающей толщину повязкой. Ему вспомнился состоявшийся месяц тому назад званый обед в Бэк-Бэй, на котором к нему вдруг подошла хозяйка дома, миссис Лоуэлл. «Одна из присутствующих дам желает познакомиться с вами, мистер Пембертон, – сказала она. – Однако мне следует вас предостеречь: эта девушка уже успела распугать всех бостонских холостяков». В ответ Пембертон заверил хозяйку дома, что он не из пугливых, но предположил, что женщину, о которой идет речь, тоже стоит предостеречь насчет него. Миссис Лоуэлл признала справедливость замечания и улыбнулась ему, беря под руку. «В таком случае идемте, я представлю вас друг другу. Только помните: я вас предупредила. Впрочем, как и ее».

– Вот и все, – покончив с перевязкой, сказала Серена. – Дня за три должно зажить.

Подняв нож, она отнесла его на кухню, где, смочив полотенце, обтерла им лезвие. С чистым и уже сухим ножом она вернулась в спальню.

– Завтра же раздобуду точильный камень и займусь им, – пообещала она, возвращая нож на прикроватный столик. – Это оружие достойно таких мужчин, как ты, и будет верно служить на протяжении всей жизни.

– Попутно спасая эту самую жизнь, – добавил Пембертон, – что блестяще доказано совсем недавно.

– Этот раз может оказаться не последним, так что не теряй нож.

– Буду хранить у себя в конторе, – пообещал Пембертон.

Серена присела на стоявший напротив кровати стул с реечной спинкой и стянула с себя джодпуры. Раздеваясь, она не смотрела на предметы своего туалета, которые расстегивала и роняла на пол: ее взгляд был прикован к мужу. Сняв нижнее белье, она встала прямо перед ним. Все женщины, которых Пембертон знал прежде, стеснялись своего тела; они дожидались, пока в комнате не станет темно, или закутывались в простыни, – однако Серена вела себя иначе.

За исключением глаз и волос, внешность его жены отступала от общепринятых стандартов красоты: грудь была маловата, бедра слишком узкие, а ноги слишком длинные. Узкие плечи, тонкий нос и высокие скулы придавали ее угловатому облику суровую строгость. Впрочем, ступни у Серены были маленькие и на фоне остального сложения выглядели на удивление хрупкими и уязвимыми. Гибкая и стройная фигура Серены отлично подходила к его более крупному и мускулистому телосложению, обеспечивая идеальное сочетание во время близости. Иногда по ночам они с такой силой раскачивали матрас, что кровать трещала, прогибаясь. Слыша учащенное дыхание, Пембертон зачастую не понимал, кому из них двоих оно принадлежит. «Нечто вроде взаимного уничтожения» – так отозвалась Серена об их соитии, и пусть самому Пембертону никогда бы не пришло в голову так охарактеризовать занятие любовью, он сразу понял, что эти слова точно описывают суть.

Серена не спешила к нему приблизиться, и Пембертона охватила чувственная истома. Он смотрел на тело жены и прямо ей в глаза, которые еще с первой встречи заворожили его радужками цвета полированного олова. Подобно тому же олову, они были твердыми и плотными, с золотистыми искорками по поверхности. Во время страстных объятий Серена не закрывала глаз, и ее взгляд втягивал в себя Пембертона с не меньшей силой, чем ее тело.

Серена раздвинула шторы, и на кровать хлынул мягкий поток лунного света. Отвернувшись от окна, она еще раз огляделась по сторонам, будто запамятовала на миг, как оказалась в этой комнате.

– Вполне подойдет, – наконец заключила она и вновь устремила взгляд на Пембертона, делая первый шаг к их брачному ложу.

Глава 2

Наутро Пембертон представил свою молодую жену сотне работников лагеря. Пока он говорил, Серена стояла рядом, в черных сапогах с джодпурами и в синей рубашке из грубого хлопка. В отличие от вчерашнего наряда, обувь и брюки были европейской работы; изношенная кожа джодпур потерлась, серебро, оправляющее носки сапог, потускнело. В руке Серена держала поводья арабского скакуна, чья шкура отличалась такой белизной, что в лучах утреннего солнца казалась полупрозрачной. Седло на спине мерина, выделанное из немецкой кожи, с плиссированными шерстяными лентами в качестве подкладки, по стоимости превышало годовой заработок простого лесоруба. Несколько рабочих уже успели негромко высказать недоумение насчет стремян, которые не были спущены по левому боку лошади, как у обычного дамского седла.

Уилки и Бьюкенен стояли на крыльце с чашками кофе в руках. Оба были в костюмах и при галстуках; единственную уступку полевым условиям лагеря лесозаготовителей представляли брюки, во избежание случайных загрязнений заправленные в высокие кожаные сапоги. Столь официальный стиль, по мнению Пембертона, чьи серые шевиотовые штаны и клетчатая рубаха мало чем отличались от одежды рабочих, выглядел нелепо в походной обстановке и тем более смехотворно смотрелся на фоне наряда Серены.