Серенада

— Зато писал хорошую музыку.

— Да он ни одной приличной ноты не написал! Все они хороши — и Виктор Герберт, и Джордж Гершвин, и Джером Керн, и этот, что вопит: «Покупайте мыло для прыщавых подростков!», и Лоренс Тиббетт, воет, как козел. Вот в Тампико я поймал симфонию Моцарта «Юпитер», вы, конечно, о ней и слыхом не слыхивали. Передавали из Рима. А в Панаме поймал «Седьмую» Бетховена, оркестр под управлением Бичема, из Лондона.

— Да ну его к богу, Бетховена!

— Ах, ну его к богу, вот как?! И это осмеливаетесь говорить вы? Впрочем, чего ждать от торговца мылом. Да знаете ли вы, что он был величайшим композитором в мире?

— Ни хрена не был.

— А кто тогда, кто? Не иначе, Уолтер Дональдсон?

— Погодите минутку.

На веранде уже собралось несколько mariachis, но публики было еще мало, поэтому стояло временное затишье. Я подозвал одного из них и взял у него гитару. Настроена она была, как ни странно, нормально. На пальцах еще оставались мозоли, с времен той работенки в Мехико-Сити. Я сыграл вступление к «Дон Жуану» и запел. Не выпендривался, не актерствовал, просто пел вполголоса, а закончив, отбил такт и прижал пальцами струны.

Он к тому времени перешел к десерту и молча поглощал его. Потом подозвал гитариста, довольно долго чирикал с ним о чем-то по-испански и положил на столик несколько бумажных купюр. Гитарист притронулся к шляпе и отошел. Официант забрал тарелку и, стоя у стола, пялился на него.

— Дело тут деликатное. Всегда был поклонником Бетховена, еще с молодости, но часто задавался вопросом: может, все-таки не он, а Моцарт был величайшим из всех музыкальных гениев? Так что, может, вы и правы, может быть… Я купил у него гитару. Возьму ее на борт. Там у меня груз, порох, и мы не можем отправиться, прежде чем я не подпишу миллион каких-то кретинских бумажек. Вы должны быть в доке ровно в полночь. Вскоре после этого снимаемся с якоря.

* * *

Я оставил его и понесся, словно на каблуках у меня выросли крылья. Интуиция подсказывала: до полуночи надо затеряться, выждать, идти в гостиницу вовсе ни к чему. Но я еще не ел и просто не мог пойти один в кафе, и вот где-то около девяти оказался у гостиницы.

И не успел зайти в патио, как понял, что там что-то произошло.

На табуретах были расставлены свечи и две-три масляные лампы. Наша машина стояла на месте, но перпендикулярно ей был припаркован огромный лимузин, и в патио было полно народу. У лимузина стоял плотного сложения парень с черными лоснящимися волосами, в офицерской форме с погонами, кольтом у бедра. И курил. Она сидела на капоте нашей машины. А между ними выстроились в ряд мексиканцы, целая дюжина, наверное. Похоже, часть из них были постояльцами гостиницы, часть служащими, а последний — hostelero. Их обыскивали два солдата с ружьями. Разделавшись с hostelero, они заметили меня, подошли, схватили и поставили рядом с ними. И тоже начали обыскивать. Мне никогда не нравились такого рода шуточки, особенно если учесть, что на этих гориллах не было даже ботинок.

Когда обыск закончился, парень в погонах прошелся вдоль ряда и с каждым говорил по-испански. Это заняло приличный отрезок времени. Добравшись наконец до меня, он тоже начал что-то вякать, но тут она сказала ему пару слов, и он заткнулся. Злобно взглянул на меня и сделал знак пальцем отойти в сторону. Нельзя сказать, что тыканье пальцем привело меня в восторг, равно как и шмон.

Потом он проорал солдатам какую-то команду, и они бросились обыскивать номера — заходили туда и тут же выходили. Через минуту один из них взвыл и проворно выскочил наружу. Тип в погонах направился к нему, тут же они начали выносить из комнаты наши бобы, наши яйца, кукурузную муку, котелки и миски, уголь, мачете — словом, все, что мы привезли с собой в машине. Какая-то женщина запричитала, а hostelero стал умолять о чем-то офицера, но без толку. Солдаты схватили его и поволокли со двора на улицу. Потом офицер пролаял еще одну команду и взмахнул рукой. Люди разошлись по комнатам, было слышно, как оттуда раздаются жалобные причитания и стоны. Офицер подошел к Хуане, обнял за талию, она захихикала, и они стали болтать по-испански. Он не терял времени даром — вернул похищенное и ждал теперь вознаграждения.

Она зашла в комнату и вскоре вышла оттуда со шляпной коробкой и еще каким-то барахлом. Он распахнул дверцу лимузина.

— Ты что, уезжаешь с этим типом?

Сам не знаю, как это у меня вырвалось. Надо было не дергаться, дать ей спокойно уехать, но крик слетел с губ, казалось, помимо моей воли. Она обернулась, глаза удивленно расширились, словно она ушам своим не верила.

— Но, пожалуйста, это же politico!

— Я спросил: ты что, с ним едешь?

— Ну да. Ты оставаться здесь. Я приеду maсana, очень рано. Потом смотреть на дом, да.