Серёжки для Ниночки

На следующий вечер Генка, получивший утром ремень с новой деревянной пряжкой, пришёл к мастерской плотника пешком. Конечно, ноги пока слушались его довольно плохо, и пришлось вооружиться костылями, но тем не менее, он шёл!

— Дядя Игнат! — крикнул он, не доходя до лавочки.

— Вижу! — весело ответил ему Рейкин. — Не спешил бы ты с ходьбой, ведь твоим ногам нужно окрепнуть. Подождал бы дня три…

— Да я хотел сказать, что Ваня…

— А что с Ваней?

— У него весь день болят плечи!

— А, ну это нормально, — довольно сказал плотник. — Так бывает…

— …и с тех пор лесные духи, дети Древа Жизни, приходят на помощь тем, кто чист душой и любит природу матушки-Земли, — закончил рассказывать Рейкин. Затем оглядел притихших ребят и поинтересовался: — А чего это Вани уже два дня не видно?

— Как? — удивились дети. — Разве ты не знаешь? Его вчера утром увезли в больницу. У него так болели плечи, что он всю ночь плакал. Ему сделали рентген и сказали, что там растут руки!

— Да… — вздохнул плотник. — К сожалению, иногда это бывает больно.

Надо ли говорить, что уже через неделю после Ниночкиного танца в красном уголке о волшебных исцеляющих подарках Рейкина знал весь приют? Для каждого ребёнка у плотника был свой сувенир, навсегда избавлявший от хвори, что делала человека немощным инвалидом, для которых в той стране не имелось никаких прав, кроме как на койку в казённом доме, а после — на могилку с безликим номером.

Если бы этот волшебник мог делать много сувениров враз, к нему бы натурально выстроилась очередь, но больше одной-двух чудесных вещиц в день Рейкин не делал. Поэтому каждый вечер после сказки дети с нетерпением ждали, кому же из них сегодня в подарок достанется новая жизнь.

Одним не очень прекрасным днём к плотнику подошёл Аполлинарий Феоктистович. Он долго мялся, но в конце концов выдавил из себя:

— Слушай, Рейкин… Про твои сувениры уже болтают по всему детдому. А порой — и за его пределами начинают. Я чего хотел-то… Можешь мой радикулит вылечить? За мной не заржавеет!

— Твоя правда, — Рейкин дружески похлопал завхоза по спине, чуть выше радикулита. — Облака нынче — страсть, какие красивые. Вон, посмотри: это на лошадь похоже…

— При чём тут облака? — недоуменно скривился Аполлинарий. — Я тебе про радикулит говорю. Ну по дружбе, а? Сколько возьмёшь?

— А солнышко уже почти не светит, — продолжал плотник, будто не слыша, что говорит его начальник. — Да и птицы уже начинают на юг собираться. Жаль, здесь им посидеть негде, ведь ясеня теперь нет…

— Какие птицы? Какой ясень?! — начал закипать завхоз. — Ты что, рехнулся?

— А природа завсегда своё возьмёт… — Взгляд Рейкина, казалось, направлен был совсем в другой мир, не видимый Аполлинарием. — Все мы — дети её, и не нам решать, куда лететь птицам и где расти деревьям.

Не на шутку разозлился Аполлинарий Феоктистович. Слыханное ли дело: его, начальника, видного партийного деятеля, посмел ослушаться какой-то бездомный пройдоха!

— Попомнишь ты меня, Рейкин! — зло прошипел Аполлинарий. — Ох, попомнишь!

Плотник на это лишь улыбнулся самой доброй своей улыбкой.

После обеда Аполлинарий Феоктистович закрылся в своём большом кабинете и долго что-то писал на двойном тетрадном листе. А после работы он свернул на своём любимом «Жигулёнке» с привычного маршрута и завёз этот листок «куда следовало».

Когда за Рейкиным пришли, тот как раз закончил вырезать очки для слепой Сашеньки. Ему сказали, что он занимается незаконной медицинской деятельностью — народным целительством, не одобренным Минздравом. И дабы прекратить это возмутительнейшее безобразие, Рейкина следует срочно доставить в ближайшее отделение, и на сбор тёплых вещей ему даётся ровно десять минут.

Плотник спокойно ответил, что собирать ему нечего, и единственное, чего ему хотелось бы на прощанье — это минуточку постоять вот там, на газоне. Пришедшие покрутили пальцем у виска, но, вспомнив его красочные характеристики из завхозовой «писульки», махнули рукой — авось, тогда не придётся его силой тащить, сам пойдёт.

Рейкин вышел на улицу и незаметно сунул очки стоявшей у выхода Нюсе. Затем так же не спеша направился к тому месту, где ещё пару месяцев назад стоял старый ясень. Пришедшие последовали за ним, держа руки на кобурах.

Дойдя до места, плотник встал аккурат на него, раскинул руки и подставил своё доброе и счастливое лицо подползавшему к полудню солнцу. И в это же мгновенье из ног его в землю поползли толстые корни, вместо тела стал расти мощный ствол, а руки становились разлапистыми ветками.

Пару минут спустя рядом с ошалевшими людьми стоял огромный раскидистый ясень — раза в полтора больше прежнего. Пришедшие за Рейкиным лишь молча стояли, раззявив рты, а Аполлинарий от удивления и неожиданности так и грохнулся своей задницей со всего размаху на асфальт. А вот встать у него уже не получилось: завхоза так скрутил радикулит, что тот лишь беспомощно скорчился, воя от боли.

Когда пришедшие садились в машину, на новом ясене уже комфортно разместилась птичья стая, изредка орошая белыми отметинами «Жигулёнок»…