Серьёзная игра

Клад дражайший, вдохновитель
радости, о Дух Святой!
Я к Тебе, мой утешитель,
воссылаю голос свой.
Там, где высится Твой храм,
Ты открыт святым дарам.
Не отринь души моей
ты от храмовых дверей!
Кладезь мудрости, источник
исцеленья от скорбей,
тяжесть дел моих порочных
с совести сними моей.
Дай возможность мне познать
Божескую благодать.
Дай мне знак, что Божья милость
от меня не отвратилась.
Голубок многолюбивый,
ты простишь любой порок,
но не тех, чей дух строптивый
горд, надменен и жесток.

После службы им захотелось взглянуть на гробницу Стена Стуре Старшего, на туфли епископа Рогге и кое-какие еще исторические достопримечательности. Потом, выйдя за кладбищенскую ограду, они устроились на скамеечке в тени старых кирпичных церковных стен. Похороны, убогие похороны — юный, худенький пастор и несколько провожатых в бедной одежде — прошли мимо. Озеро Меларен все так же блистало тихой водой, и небо так же пусто, безоблачно синело над ними.

— Скажи, — первой заговорила Лидия, — что такое вообще этот «Святой Дух», объясни мне, пожалуйста.

— О, — отозвался Арвид, — не так-то просто тут объяснить. Триединство, состоящее из отца, матери и сына, встречалось почти во всех ранних религиях, от которых пошло то, что ныне зовется «христианством». Но первые христиане были одержимы ненавистью к женщине, — по каким уж там причинам, я позабыл… И мысль видеть женщину в составе высшего божества им претила. Казалось бы, нет ничего более естественного как отвести третью роль Богоматери, деве Марии. Но она женщина и, стало быть, исключалась. А Троица нужна была непременно. Вот ее и дополнил Святой Дух. Произошло это на церковном соборе. И вот тебе в результате картинка светской хроники из Царствия Небесного: грешник умирает, летит к райским вратам, стучится и говорит апостолу Петру: «Прошу прощенья, мне, собственно, не сюда, мне в другое место; но не разрешите ли вы мне заглянуть в щелку?» — «Отчего же, прошу!» — отвечает ему апостол Петр. И он показывает грешнику на самых высоких особ и поясняет: «Вот это Бог-Отец, это Бог-Сын, ну, и так далее…» — «Простите мою дерзость, — возражает грешник, которому, собственно, надо не сюда, а в другое место, — но кто этот господин, что сидит в сторонке такой задумчивый и грустный?» — «Это Святой Дух», — отвечает апостол Петр. «Но чем он так опечален?» И тут апостол Петр шепчет грешнику на ушко: «Ох, и не спрашивай, он думает о Никейском соборе, где его избрали третьим лицом, но при каком незначительном большинстве! А возможно, и не без подтасовки… Он, откровенно тебе сказать, одно-единственное божество, какое явилось в результате голосованья. Вот ему и обидно».

Лидия рассмеялась.

— Да, я помню, — сказала она, — сколько я ломала над ним голову, над этим Святым Духом, когда училась. Бог-Отец ведь тоже святой и тоже дух, и Сын точно такой же. И зачем понадобился еще и третий «Святой Дух»?

— Дело, возможно, просто в том, — сказал Арвид, — что верующие тех времен вовсе не представляли себе Отца и Сына бесплотными духами. Да и нынешние недалеко от них ушли, я думаю.

…Тонкая июньская зелень обступила их, и в траве никли колокольчики, и жужжали пчелы, и в часовне звонили по покойнику, которого только что пронесли.

* * *

Часто они сумерничали подле ее окна, и шум города был так далек, что позволял расслышать перешептыванье ветра со старыми кронами.

Однажды она сказала:

— Сегодня я видела его — того, кого прежде любила. Он не ответил. Они сидели рука в руке, и он выпустил ее руку.

— Ну зачем ты? — шепнула она. — Я же не хотела сделать тебе больно. Мы встретились случайно, прошли вместе несколько шагов, говорили о каких-то пустяках, не помню. И мне просто странно, просто удивительно стало, что вот его я могла когда-то любить.

При этих словах сердце у него оборвалось от счастья, но уже в следующую секунду оно заныло. Оба притихли.

— О чем задумался? — спросила она.

— Так, ни о чем…

— О чем-то, чего мне не надо знать?

— Я задумался о том, что однажды случится. Но чего пока не произошло, того ведь и нет?

Она вопросительно глянула на него.

— Ой, ну не смей предаваться таким глупым, гадким мыслям, — сказала она.

И они поцеловались.

— Спела бы что-нибудь, — попросил он.

Она зажгла две свечи на фортепьяно и спела «О Sonnenschein»[20] Шумана.

Две бабочки залетели в распахнутое окно и кружили вокруг свечей, пока она пела.

* * *

А лето шло.

И однажды в августе Дагмар написала ему, что отец его болен. Прежде здоровяк, последний год он сильно сдал и едва перемогался, но два дня уже как совсем слег. Оправится ли он, неизвестно. Как-никак ему уже семьдесят четыре года.

Арвид бросился к Лидии.