Серьезная игра

– В таком случае, – возразил он, – господина Туре Торне ждет поистине блистательное будущее сочинителя, если он сумеет продолжать в том же духе…

Она подошла к нему вплотную и глубоко заглянула ему в глаза.

– Арвид, – сказала она. – Арвид, ты мне не веришь? Он старательно избегал ее взгляда, словно так избавлял ее от необходимости лгать.

– Ну, полно, полно, – пробормотал он, – конечно, я верю.

Не верить, подозревать он был просто не в силах. И без того больно.

– Знаешь, если уж говорить правду, – сказала она, – я с ним несколько раз поцеловалась. Вот и все. И состряпать из этого целую пьесу!

– Ну вот видишь! Я же говорю – его ждет блестящее будущее!

– Ах, – возразила она, пожав плечами. – Какое нам дело до Туре Торне! Его нельзя принимать всерьез; даже сердиться на него нельзя. Но у тебя такое странное, такое измученное лицо. Приляг, отдохни немного. Хочешь, я тебе поиграю?

Он лег и прикрыл глаза. Она сыграла адажио из «Патетической сонаты».

Он рассеянно взял со стола раскрытую книгу. То оказалась «Большая дорога» Стриндберга. И раскрыта она была на том месте, где поэт пишет о затуманенных очах, свидетелях «долгих слез, что пролиты тайком».

Адажио кончилось. И она подошла к нему и положила ему на лоб прохладную ладонь.

– Какой ты горячий, – сказала она.

– Ты читала, когда я пришел? – спросил он.

– Да. Я в газете прочла, что он при смерти. И достала книгу с полки. Я так люблю это место…

– О, я тоже. Конечно, нельзя сказать, чтобы сам Стриндберг проливал слезы тайком. Напротив, всю свою жизнь он только и делал, что рыдал и стонал на удивление громко и публично. А это, должно быть, облегчает душу. Очень облегчает.

Он поднялся.

– Ну вот, – сказал он. – А теперь я, верно, должен с тобой проститься.

– Арвид, – заговорила она. – Ты ведь и сам понял, что так, как прежде, у нас продолжаться не может. Но если ты меня еще любишь, если не хочешь меня потерять, тогда… Тогда тебе придется пройти все тяготы развода, вторичного вступления в брак и прочее. А так, как прежде, теперь уже нельзя…

Он не знал, что сказать. Ни разу за все эти годы она не заговаривала о браке, и вот…

Он сказал:

– Лидия, я скоро уеду, далеко уеду. И вчера, еще вчера я решился просить тебя ехать со мною вместе, иначе я себе и не мыслил. Но с тех пор для меня мир перевернулся. И неужто же тебе кажется, что сейчас нам время говорить о женитьбе? После вчерашнего, после того, что я пережил?

Она избегала его взгляда. Он долго молчал.

– Да, – сказала она наконец будто сама с собой. – Да. Теперь мне не для чего себя беречь…

Как сквозь сон, ему вспомнилось, что она эти слова уже говорила – давно, много лет назад…

– Когда ты едешь? – спросила она.

– Через неделю. Или еще чуть позже.

– Что ж… тогда прощай…

– Прощай.

* * *

И прошло несколько дней, и на столе перед ним лежало письмо от Лидии.

«Арвид. Ты забудь все, что я тогда наговорила. Про развод, про женитьбу. Я так разволновалась из-за того, что ты мне рассказал, я сама не помнила, что говорю.

Оставайся со своей женой. Обо мне не пекись. Я свой выбор сделала.

Я его люблю. Я никогда никого так не любила!

Лидия».

Он скомкал письмо, прошел в конец коридора и выбросил бумажку в уборную.

Из открытого окна наискось через улицу неслись звуки граммофона. Играли «Господи, ближе к тебе».

* * *

Наконец-то Арвид Шернблум обрел недолгий покой в своем доме… Он написал шурину, настоятелю Ранделю, – Харальд Рандель уже два года как получил приход в нескольких милях к северу от Стокгольма, – и попросил его пригласить на несколько дней Дагмар с девочками. Пастор с готовностью согласился, и Арвиду удалось уговорить жену поехать. Передышку он использовал для улаживания необходимых предотъездных дел. Надо было отказаться от квартиры. Надо было договориться с Донкером, чтоб тот послал его корреспондентом от газеты. Надо было условиться со знакомым адвокатом, чтоб тот взял на себя ведение развода, если удастся добиться от Дагмар согласия. Жить с ней он больше не будет; после разрыва с Лидией самая мысль об этом стала ему несносна. И надо было получить заграничный паспорт. И надо было уложить вещи в дорогу. Кроме кое-какого белья и одежды, он захватил с собой несколько книг.