Серьезные люди

Это у него было «ясное дело», чего он и не скрывал. Рассказал на следствии, как отыскал парней, как вытряс из них души, и они были вынуждены сознаться, причем он потребовал подробностей, и они совпали с фактами, которые получило следствие при обнаружении трупа молодой женщины с многочисленными ножевыми проникающими ранениями по всему телу. Они не убивали ее, а мучили, убивая. И Антон «по-свойски» расправился с обоими, потребовав написать каждого подробно о своем преступлении. И тем не менее… Суд, вероятно, под воздействием «общественности», забыл о страшной смерти жены Антона, не принял его доказательств — признаний виновников убийства, и счел их написанными под «чудовищным давлением» со стороны Плетнева. То есть фактически оправдал-таки посмертно убитых мерзавцев. Даже «состояние аффекта», на котором настаивал адвокат Антона, не учли, и Плетнева приговорили по признакам статьи 105-й УК РФ к пятнадцати годам лишения свободы в ИТУ строгого режима.

Ну, дальше там все пошло иначе. Под градом веских доказательств Турецкого, «поднявшего» это дело и добившегося-таки его пересмотра в суде, «строгий» приговор, как говорится, «переиграли» на «психушку», что, по убеждению Плетнева, было еще хуже. Но и это — тоже совсем другое дело, мало ли, что и как сложилось потом. Главное было в другом. В камере, где он сидел в ожидании дейст—вительно скорого суда, к нему относились с опре—деленным почтением. За ним, как уже было известно сокамерникам, — а в тюрьме ничего скрыть нельзя, — стояли и Африка, и «горячие точки», стояла суровая воинская служба там, за кордоном, где человек мог рассчитывать только на свои силы, ну, и товарищей. Государство-то в случае пленения напрочь отказывалось от них, по сути наемников, отобранных Министерством обороны, его Главным разведывательным управлением для активных действий на стороне правительств тех стран, которые считались лояльными по отношению к Стране Советов. Поэтому и двойное убийство, совершенное Плетневым как месть за мученическую смерть жены, заключенные рассматривали, в общем, правильно. Насильников ведь нигде не уважают. А «групповуха» с убийством — это вообще полный беспредел. И, попади те парни в тюрьму, их жизнь могла оборваться задолго до начала судебных заседаний.

Другими словами, и в горе своем безутешном Плетнев «держался на коне».

Вряд ли, конечно, повторится старое, думал он, но обычаи и законы заключенных под стражу надо уважать. И первое, что он сделал, войдя в камеру, рассчитанную на пятнадцать человек, в которой размещалось их более сорока, это в ответ на вопросительные взгляды сидевших, спокойно и с достоинством произнес:

— Мир дому сему.

После чего поинтересовался, кто старший, и обратился к этому налысо бритому мужику, примерно своему ровеснику, лицо которого было усыпано мелкой рябью, с просьбой указать место и время, которое ему отводится на сон. Такое вступление было принято благосклонно. Он присел на край шконки, ожидая традиционных расспросов. И они незамедлительно последовали. Ну, естественно, какая статья инкриминируется, впервые ли в «доме», за что в первый раз сел и так далее. Он отвечал подробно, ничего не скрывая.

— Так почему опять сто пятую шьют? — спросил невысокий, жилистый мужичок лет под сорок, с торчащими вверх кончиками ушей. Его в камере звали почему-то Бес.

— А «ксиву» мою подбросили к трупам. Кому-то я сильно мешаю.

— «Ксиву? — удивился Бес. — А что за „ксива“?

— Охранного агентства, — неохотно ответил Плетнев, полагая, что зря заговорил о подробностях, шьют — и ладно. Скажи он: «ксива» прокуратуры, и такое поднимется!..

— Так ты — мент? — радостно воскликнул Бес. — Уважаемые, к нам мента кинули, а? Как мы на это посмотрим?

— С ума сошел? — так же спокойно ответил Антон, прервав восклицания. — Какой я мент? С чего ты взял? Если «крутого» охранять, то, значит, мент? Соображай головой-то. Нет, я в воинском спецназе пахал. В Африке, в Чечне, братьям-славянам в Косово помогал, а ты — мент! Да я их сам не уважаю.

Разговор потек дальше, вскоре интерес к новичку исчерпался. Кто занялся картами, кто в телевизор носом уткнулся, кто на парашу отправился, кто чем, короче. Но Антон понимал, что тишина — временная.

Совсем поздно вечером, когда первая смена улеглась спать, Антона подозвал к себе лысый, рябой мужик, которого так и звали: Рябой. Видимо, он был смотрящим в камере, все относились к нему с почтением. Спросил без видимого интереса:

— А ты и вправду к ментуре не имеешь отношения?

— Никакого.

— Значит, только охраняешь?

— Нет, зачем же? Я просто не стал обо всей специфике рассказывать. Мы же — частное агентство. Приходит клиент, говорит: вот убили у меня того-то и того-то. Милиция не чешется. Я хорошо заплачу, а вы найдите убийцу. Ищем, находим. Но — сами. Он платит — мы называем имя и приводим доказательства, а дальше он уже сам решает: в милицию ему идти или лично крест поставить. Вот так.

— Ну, ладно, — кивнул Рябой и махнул рукой: иди, мол.