Серьезные отношения

– Ну, – сказал он, целуя ее в лепечущие что-то бессмысленно-счастливое губы, – скажи что-нибудь внятное.

– Что? – глядя на него счастливыми изумленными глазами, спросила Ирина.

– А не знаю! – засмеялся он. – Что говорят мужу, который явился ночью без предупреждения?

– Это смотря кто говорит, – всхлипнув, улыбнулась она.

– Ну да. – Сам он уже не смеялся, но глаза смеялись по-прежнему. – Есть кто и ничего не говорит, а любовника под кровать прячет. А ты, наверное…

– Я любовника уже спрятала.

Ирина наконец поцеловала мужа и посторонилась, пропуская его в квартиру.

– А ты, наверное, стихи мне расскажешь. Интересно, какие?

Она вовсе не собиралась рассказывать ему стихи, она была так ошеломлена и так счастлива, что ей было не до стихов. Но он так весело смотрел своими невозможно светлыми глазами, что она засмеялась и сказала первое, что пришло в голову:

– «Ты так же сбрасываешь платье, как роща сбрасывает листья, когда ты падаешь в объятия в халате с шелковою кистью!»

Просто она все время думала про объятия. Про его объятия, из которых он ее не выпускал…

– Хорошие стихи, – одобрил он. – А снимай-ка ты свои шелковые кисти…

На ней был вовсе не халат, а свитер и брюки, в которых она спала из-за холода. Но она сняла их быстрее, чем сбросила бы любой халат со скользящими шелковыми кистями. Игорь сел на свой щегольский чемодан и смотрел, как она раздевается. Вид у него был завороженный. Он спохватился, только когда она перешагнула через брошенный на пол свитер и положила руки ему на плечи.

– Ирка… – прошептал он, вставая. – А мне-то в Москве казалось, что я по тебе соскучился…

– А на самом деле что? – улыбнулась она.

– А на самом деле еще сильнее соскучился, чем казалось. И правда, полгода – много это, ой много…

Он целовал ее и одновременно раздевался. Это получалось у него очень смешно, потому что неловко. Его движения всегда были точными, и видеть мальчишескую неловкость его движений было непривычно.

Комната казалась просторной только из-за скудной мебели, на самом деле пройти от двери до кровати можно было в два шага. Но когда, раздевшись, Игорь взял Ирину на руки, за то короткое, как ресничный взмах, время, пока он нес ее до кровати, она успела почувствовать такой счастливый покой, о котором совсем забыла за полгода одиночества.

Весь он был какой-то… твердый, да, твердый, и резкий от нетерпения, и движения его были резкими, и темно-русая челка на мгновенно вспотевшем лбу, но как же мог вспотеть его лоб в таком-то холоде! Впрочем, холода Ирина уже не чувствовала, только вспоминала о том, что он был, каким-то дальним краем сознания. А чувствовала вот эти твердые прикосновения Игоревых плеч, и губ, и ног, переплетающихся с ее ногами, раздвигающих ее ноги… Он был тороплив, нетерпелив, дрожь шла по его телу волнами, и она понимала, что это дрожь нетерпения. Ее собственное нетерпение было совсем другое, чем у него: с той минуты, когда она почувствовала твердую надежность его объятий, ей хотелось исцеловать весь их любимый размах, медленно, по дорожке от одной его ладони до другой. Но она понимала, что мужу не нужны сейчас медленные ласки, и позволяла ему спешить, вздрагивать, быть нетерпеливым, и внутри ее тела нетерпеливым тоже.

Она знала, что потом все будет по-другому, что он будет думать и о ней – так, как думал всегда, с самой первой их ночи вдвоем. Игорь снял в ту ночь номер на последнем этаже гостиницы «Россия», и вся Москва, раскинувшаяся внизу, была видна прямо из кровати, когда они, отдыхая, смотрели в окно, курили и целовались. В ту ночь Ирина впервые поняла, зачем это вообще надо, спать с мужчиной, хотя Игорь был не первым ее мужчиной, до него у нее было два коротких романа с однокурсниками, которые так настаивали на близости, как будто в ней была бог весть какая необходимость, и оба раза Ирине было неловко за то, что она никакой этой необходимости так и не ощутила.

А с ним ощутила тогда и ощущала сейчас, несмотря на всю его торопливость.

Он не только спешил всем телом, но и ни слова не произнес за эти краткие минуты своей спешки. И только в последнюю такую минуту, в последнее мгновение не сказал, а простонал сквозь сжатые зубы:

– Ирка, люблю… – как будто извиняясь перед ней.

И, лежа у него на плече, Ирина слышала отзвуки, отсветы этих коротких счастливых слов.

– Как же ты не сообщил, что приезжаешь? – спросила она, когда его дыхание стало спокойным и плечо успокоилось под ее щекой. – Даже покормить тебя нечем!

Ей жаль было тратить деньги еще и на еду для себя, хватало глупых трат на тепло, поэтому, кроме тостов, джема и овсянки для завтраков – Англия же, туманов никаких нету, пусть будет хоть овсянка! – никакой еды в квартире не было. Обедала она в дешевой университетской столовой, и ей хватало этого до следующего утра.

– Ничего, – сказал Игорь. – Завтра в ресторане поедим.

– Ты где столько денег взял? – с интересом спросила Ирина. – В Лондон прилетел, в ресторан зовешь…