Серьга Артемиды

– То есть обычная жизнь, но как будто глазами собаки. И от ее лица повествование. Понимаете? – Он вдруг увлекся. – Самая обычная жизнь, квартира или дом, и в доме люди. Взрослые и дети. И они живут обычной жизнью. С ними собака. Мы ее показываем только со стороны, а всех остальных ее глазами. Она все понимает и видит. Она необыкновенная. А они думают, что обыкновенная. И не стесняются ее. Когда она дома, это как будто никого нет, понимаете? Они врут, ходят на свидания, таскают деньги, а она все это видит и знает. Только они не догадываются, что она знает!

– Так, – сказала Тонечка и перестала возиться с коробкой.

– Она хочет им помочь, собака. Она не понимает, почему они так живут – с виду одно, а на самом деле другое. Она думает, что так жить очень неудобно. И она потихоньку начинает делать так, что они все узнают друг о друге. И оказывается, что им это совершенно не нужно, а нужно так, как было. И они выгоняют собаку. А подбирает соседский мальчишка, который живет с дедом. Тут собака понимает, что они живут совершенно по-другому, наоборот. Они не врут, а если и врут, только чтобы помочь или не обидеть.

– А финал?

– Собака спасает деда, – выпалил Аллилуев. – Когда у него случается удар.

Герман немного подумал.

– Так себе финал.

– Смотря как написать, – встряла Тонечка. – Тут дело не в том, какой финал, а в том, что собака не понимает, для чего люди тратят время впустую. А мальчик с дедом не тратят, потому что они друг друга любят и берегут. Я правильно поняла?

Аллилуев закивал. Настя кусала заусенец.

– Но это не сериал, – сказал Герман.

– Полный метр, – поддакнула Тонечка.

– Или короткометражка.

– Нет, не пойдет. Не уложиться.

Аллилуев переводил взгляд с одного на другую.

– Я попробую, – сказала ему Тонечка. – А потом мы покажем Александру Наумовичу, что у нас получилось.

– Вы бы лучше роман написали, Тонечка. Временной ресурс я вам изыщу.

Настя открыла было рот, чтобы закричать, что романы писал ее гениальный отец, а вовсе не ограниченная мать, но вошла бабка с корзинкой в руках. Из корзинки торчал зеленый лук.

– Как прекрасно, – сказала бабка, кажется, с удовольствием. – У нас гости! Тонечка, возьми у меня поклажу. Я ходила на станцию. Там у нас маленький рынок, вполне достойный.

Герман перехватил корзину.

– Я возьму, Марина Тимофеевна.

– Настя, накрывай на стол, – велела бабка. – Джессика, доставай из холодильника варенье.

– Да что варенье! Тут такая коробка!..

– Да, – оценила Марина Тимофеевна. – Коробка – загляденье. И сирень роскошная! Откуда такая?

– Сирень вам, Марина Тимофеевна, – галантно сказал Герман. – Добыта лично мной в цветочной лавке. Дальнейшие следы теряются. Откуда-то издалека ее возят.

Марина Тимофеевна полюбовалась сиренью и переставила в центр стола.

– Вы к нам по делу, Александр Наумович?

– Отчасти, – признался Герман и улыбнулся ей. – Лишь отчасти, Марина Тимофеевна.

– Как вас зовут, молодой человек?

Тонечка спохватилась:

– Мама, это Настин приятель Олег Аллилуев. Он режиссер.

– Какая у вас громкая фамилия, – похвалила Аллилуева Марина Тимофеевна. – За самовар отвечает Даня, правильно я понимаю? Настя, вынеси ему куртку, на улице свежо. Может быть, хотите обедать, молодые люди?

Молодые люди вразнобой отказались.

Тонечка открыла коробку. В ней оказались пирожные, уложенные в два этажа, как в старинных конфетных наборах.

– Внизу пирожное «картошка», – сказал Герман.

– Два? – спросила Тонечка, и он кивнул.

…У них «отношения», поняла Настя с ужасом. У них даже есть история, какая-то их личная история, связанная с этими пирожными!

…Ни за что не стану есть. В рот не возьму, ни крошечки, ни кусочка!..

Когда внесли самовар и все уселись за стол, Герман сказал, что узнал кое-что про серьгу Артемиды.

– Что вы узнали? – не поняла Марина Тимофеевна.

– У Светы Дольчиковой был… – Герман поискал слово. В присутствии Тонечкиной матери ему то и дело приходилось подбирать слова, все подряд не годились. – У Светы был возлюбленный. Василий Филиппов, режиссер.

– Который Ваня Сусанин? – уточнил Аллилуев. – У него псевдоним такой.

– Совершенно верно.

– Его отравили, – сказала Тонечка так, как будто «его наградили». Она была в прекрасном настроении, и все это видели. – Мы с Сашей приехали к нему, пытались помочь, но не смогли.

– Что за ужасы ты рассказываешь, – Марина Тимофеевна посмотрела сначала на нее, а потом на него.

Герман кивнул, подтверждая.

– Майор Мишаков, который ведет следствие об убийстве Дольчиковой, утверждает, что Василия отравили, – продолжала Тонечка. – И я подумала, что из-за очень ценного украшения. Его жена и предыдущая подружка рассказали, что он хвастался перед ними страшно ценной вещицей.

– Ты и с женой виделась, и с подружкой? – спросила Марина Тимофеевна с изумлением. – Тонечка, ты играешь в детектив? В настоящий? Где на самом деле погибают люди?!

– Мама, я хочу установить, почему они погибают, – сказала Тонечка твердо. Щеки и лоб у нее слегка покраснели. – Исключительно и только потому, что мне не все равно.

– Тебе любопытно, – уточнила Марина Тимофеевна.

– И любопытно тоже.