Они спустились на первый этаж, вышли на улицу и медленно побрели по тротуару, отходя подальше от дома. Маринка взяла Сергея под руку и крепче прижалась к его боку.
— Я не могу на ходу курить, — как-то несмело прошептала Стэльмах.
— Пойдем. Вон там на лавочку сядем.
— Откуда в этих зарослях лавочка?
— Оттуда. Такие же смышленые, как и ты, постарались, которые на ходу курить не умеют.
Пить, наверное, тоже.
— Здорово, — восхищенным шепотом сказала она и запнулась обо что-то. — Нет, не здорово… — Усевшись на краешек лавки, потерла лодыжку.
Мажарин тоже сел и расслабленно откинулся на деревянную спинку. Втянул в себя холодноватый воздух, разминая грудь глубоким вздохом.
Стэльмах пошарила в кармане, вытащила пачку, зажигалку и закурила тонкую сигарету.
Прислушалась. Откуда-то из окон доносились крики и ругань. Похоже, разыгрывалась семейная сцена.
— Слышишь? — тихо спросила Маринка. — Козел… как ты мог… да я уже жалею, что замуж за тебя вышла… — шепотом скопировала интонацию орущей бабы и тихо засмеялась.
— У людей драма, наверное, а ты ржешь, — посмеялся и Мажарин.
— Там за каждым окном своя драма, — веселым шепотом сказала она. — Кто-то ссорится, кто-то трахается, а кто-то, может, помер. — Глубоко затянулась и задержала дым в легких. — Серёжа?
— Чего?
— А мы с тобой как эта скандальная парочка, да?
Он глуховато рассмеялся и шире распахнул пиджак. Жарко было. От Маринки.
— Ну, — сама себе кивнула. — Уже и поругались, и помирились.
— А мы что помирились?
— А что нет? — театрально удивилась она.
— Нет, конечно. Вот после минета и помиримся.
— Подержи, — сказала, отдавая ему сигарету, которую он, чуть опешив, не спешил брать. И Маринка хохотнула: — Размечтался. Подержи, говорю.
Хочу волосы расплести, башка болит от шпилек.
Он взял сигарету. Маринка стала ощупывать голову и вынимать невидимки.
— Подержи, — снова скомандовала она и положила в его раскрытую ладонь шпильки и невидимки. Встряхнула волосы, потом поснимала с себя все драгоценные побрякушки, наручные часы и вздохнула так, словно не украшения с себя сняла, а наручники.
Мажарин сунул всё, что ему всучили, в карман пиджака. Марина забрала у него сигарету и выбросила. Да, это так в ее духе: дать подержать сигарету, чтобы потом просто ее выбросить.
Где-то рядом залаяла собака. По голосу слышно, что не мелкая шавка, а здоровая псина.
Потому что глубоко лаяла, басовито.
Маринка вся вздрогнула, прижалась к Мажарину и прошептала:
— Мамочки, как я боюсь.
— Не бойся, она же на поводке.
Псина появилась на дорожке вблизи их лавочки. Хозяин остановился, натянул поводок, прикурил и медленно пошел дальше. Марина, задержав дыхание, провожала его взглядом, пока рубиновый кончик сигареты не потерялся где-то между домами.
— Ну и что… я все равно боюсь… я просто боюсь собак.
Он обнял ее за плечи, и Марина сразу вздохнула свободней, обмякнув. Хотела чмокнуть его в губы, но Мажарин отвернулся.
— Я не буду с тобой целоваться.
— Почему это? — удивилась она.
— Потому что ты накурилась. Терпеть не могу курящих девок.
— Будешь. — Она забралась ему на колени, сжала лицо руками, не давая отвернуться, и крепко поцеловала. — Будешь.
Он рассмеялся, снова отворачиваясь, но Маринка не отставала. Всем телом навалилась на него, притиснулась грудью, придавив к лавочке.
— Хочу поцеловаться.
— Пойдем домой. Дома поцелую.
— Хочу сейчас.
— Слезь с меня, плохая девочка.
Она сбросила туфли и уселась на Мажарине еще удобнее.
— Дай язык.
— Нет, — засмеялся он.
— Нет? Тогда какого хрена твои руки у меня под юбкой?
— Это случайность.
— Нет, это уже закономерность.
Стэльмах вдруг перестала веселиться, словно что-то неприятное вспомнила. Сергей, почувствовал, как слегка напряглось ее тело. Она схватила его за лицо и уткнувшись нос к носу стала пытать:
— Мажарин, скажи мне. Ты был у кого-то? Правду говори.
— Я был у кого-то.
— Ты где-то шлялся?
— Я где-то шлялся.
— Ты правда сейчас спал с какой-то девкой? Да? — У нее даже голос дрогнул. Она схватила его за лацканы пиджака и встряхнула. Встряхнула только пиджак, разумеется, не Мажарина.
— Нет, у меня были дела поважнее, — сказал он, хотя логичнее было наврать про девку.
Пусть остынет.
— Это хорошо, — обрадовалась Марина и вдруг стихла. — Боже, как я тебя ревную, — прошептала она. — У меня аж температура поднялась.
— У тебя не из-за этого температура поднялась.
— Из-за этого.
— Дура ты упоротая, — засмеялся он и стиснул ее, прижав к себе. — Ты даже на звонки мои не отвечаешь. Ревнует она.
Ревновала она. Бешено. Как представила Серёжку на какой-то бабе, тошнота к горлу подступила.
Чтобы сбить это противное ощущение, Марина уткнулась ему в шею. Вот так бы вечно сидеть в блаженном кайфе, что давали его руки, слышать его дыхание, никому больше не слышное, чувствовать тепло тела. И не отпускать его никуда, и никому не отдавать…
— Мажарин, ты меня хочешь? — прошептала на ухо. — Скажи быстро. Как ты там говорил?
Страшно хочу…
— Страшно хочу… и придушить, и трахнуть одновременно. Раньше думал, что так не бывает.
— Это ты просто со мной не знаком был. Лямур-р-р, — промурчала она, присасываясь к его шее.