Сергей Бондарчук. Его война и мир

Моя главная творческая встреча с Сергеем Фёдоровичем произошла тоже на «Войне и мире». У нас тогда с ним приключилась любопытная история. Он меня пригласил на роль Анатоля Курагина. Я высказал ответную просьбу:

– Сергей Фёдорович, дай мне, пожалуйста, попробоваться на роль князя Андрея.

Ответил не сразу, после раздумья:

– Почему бы нет? Поглядим, каким ты предстанешь Болконским. Но раз уж ты сегодня в костюме и гриме Анатоля, давай снимем сцену Курагина, а потом попробуешься и на князя Андрея. Даю слово.

Сыграл я на кинопробе Анатоля. Через два дня звонит:

– Никаких князей Андреев, только Курагин, ты попал «в десятку», проба потрясающая…

– До свидания, Сергей Фёдорович, – прервал я его комплиментарный монолог, – ищите себе другого Анатоля. – И положил трубку.

Больше он мне не звонил. Потом я узнал, что в роли Анатоля Курагина снимается очень хороший, известный ленинградский артист Вадим Медведев. Каждый остался при своём деле, и как-то мы оба успокоились. И вот однажды в родном театре имени Вахтангова играю я в пьесе по рассказам Бабеля «Конармия». В прологе спектакля было задумано, что артист Лановой в образе Маяковского подходит к краю авансцены, так, чтобы максимально приблизиться к зрителям. Начинаю я вступление: «Время – вещь необычайно длинная, были времена – прошли былинные. Ни былин. Ни эпосов. Ни эпопей». Читаю Маяковского и чувствую, что кто-то из первого ряда дёргает меня за «широкую штанину». Не прерывая своего поэтического монолога, я незаметно, но довольно резко шлёпнул по этой мешающей руке. Однако, уходя со сцены, боковым зрением глянул в первый ряд. Ага! В самом центре восседает Бондарчук собственной персоной. В антракте стук ко мне в гримёрную. Я торжественно произнёс:

– Милости прошу, Сергей Фёдорович!

Вошел. Сдержан и серьезен:

– Виноват. Пробачьте, дядько.

И опять этот согревающий, светящийся, дорогой, приковывающий взгляд. Ну, разве можно на него сердиться? Я только вздохнул:

– Ты же слово дал.

– Пойми, никого лучше тебя на Анатоля не было.

– Я же просил только пробу, а не роль в твоей картине. Хотелось сыграть хоть небольшой отрывок из князя Андрея…

– Не держи обиды, хватит ссориться. Очень жду тебя на «Мосфильме» и очень прошу, приступай к Анатолю – не идёт у Вадима роль, снял с ним несколько сцен – не годится.

Так я стал в «Войне и мире» Анатолем Курагиным. Однако теперь я поставил условие, о котором при первом прочтении сценария умолчал. В сценарии не было эпизода, когда во время Бородинского сражения в санитарной палатке Анатолю отрезают ногу. И я рубанул, что если эта сцена в фильм не войдёт, сниматься не буду. Ведь каков мой персонаж? Эгоист, жуир, бонвиван и гуляка. «Одно, что он любил, – это было веселье и женщины», – так характеризует Анатоля Толстой. И вот судьба – ни веселья, ни женщин, только – адские муки и участь калеки. Это же глубочайшая сцена в романе, когда раненый князь Андрей узнаёт «в несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу», Анатоля Курагина и вспоминает «ту связь, которая существовала между ним и этим человеком, сквозь слёзы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него». С томом Толстого в руках я убеждал Сергея Фёдоровича, что сцена эта необходима, прежде всего, для ещё более полного раскрытия образа Андрея Болконского, потому что встреча эта как бы совершает переворот в душе главного героя. Ведь, увидев Курагина, который принёс ему такое унижение и душевную боль, испуганным и страдающим, князь Андрей пожалел его и «заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями». А мне, говорил я Бондарчуку, гораздо интереснее сыграть такое немужское отчаяние, раскрыть в характере Анатоля трагедию раздавленного самолюбия. Именно в таких психологических нюансах роли и заключается главный манок для актёра. Сергей Фёдорович подумал и согласился. Таким образом, я вытянул, выторговал у него эту сцену, которую мы потом сняли на натуре, кажется, в Смоленской области, и, признаюсь, горжусь, что эпизод этот был введён в киноэпопею «Война и мир» не без моего настоятельного участия.