Сергей Бондарчук. Его война и мир

Наш великий земляк ушёл в 1984 году. К тому времени я уже был первым секретарем Ростовского отделения Союза кинематографистов СССР, и по указанию отдела пропаганды ЦК партии мне было поручено сделать материал о похоронах Михаила Александровича. Тогда я впервые увидел, как серьёзно готовятся подобного рода мероприятия. Всю ночь в здании Ростовского-на-Дону обкома КПСС заседала комиссия, весь ритуал обдумывался до мелочей: не только траурный митинг, почётный караул и делегации, отрабатывался даже маршрут «Скорой помощи». Снял я эти похороны, материал быстро проявили – сроки были сжатые – и я попросил разрешения закадровый текст к фильму написать самому. Не потому что самонадеянно считал, что лучше меня никто не сложит рассказ об этом печальном событии. Просто мне казалось, что я, внимательно следивший за всей церемонией в объектив кинокамеры, прочувствовавший ту горестную атмосферу, смогу взять в тексте тот нужный тон, который придаст фильму человечности и избавит его от чрезмерной, надрывной трагичности, от излишнего пафоса. Пишу я закадровый текст, слово за словом, фразу за фразой, и вдруг, обдумывая очередное предложение, внутренне слышу голос Сергея Фёдоровича Бондарчука; его интонации, мягкий тембр, придыхания, его неповторимые паузы – паузы философа, мыслителя.

Мне довелось познакомиться с Сергеем Фёдоровичем в 1978 году, когда он приехал к нам в Ростов-на-Дону с картиной «Степь». Сидели мы перед сеансом в кабинете директора кинотеатра, и я говорил ему, что сцена проводов на фронт в «Судьбе человека» будто бы подсмотрена на перроне города Харькова, когда мама, старший брат и я провожали папу на войну. И я каждый раз, когда смотрю фильм, поражаюсь – как всё похоже: так же рыдала мама, а я цеплялся за полу папиной шинели и кричал; так же, когда тронулся поезд, мы побежали за ним.

А ещё в «Судьбе человека» взял меня за душу его голос, особенно его исполнение авторского текста. Наверное, ещё и поэтому четверть века спустя после выхода этой великой картины я даже думать не хотел о другом артисте, который озвучит наш фильм. Только Бондарчук, так проникновенно передававший все своеобразие и могущество шолоховской прозы, только Бондарчук, товарищ, единомышленник Михаила Александровича, должен выступить за кадром в этом, конечно же, скромном (всего-то двадцать минут экранного действия), чёрно-белом хроникально-документальном фильме о похоронах Шолохова. Тем более что в тот траурный день Сергей Фёдорович в Вёшенскую приехать не смог.

На съёмки фильма «Судьба человека» приехал Михаил Шолохов.

Рядом Сергей Бондарчук и Ирина Скобцева

«Степь». Репетиция с актёрами.

В бричке: отец Христофор – Николай Трофимов, Кузьмичёв – Владимир Седов, на облучке Егорушка – Олег Кузнецов

Не успел я поставить в тексте последнюю точку, а начальство уже торопит: «Диктора запиши побыстрей, из Госкино звонили, срочно требуют картину!» Пошёл к директору студии с идеей записать Бондарчука, но он на меня даже руками замахал:

– Вечно ты придумываешь что-то немыслимое! Нет, нет и нет!

Но я не отступил, и тут же из его кабинета позвонил в Москву, на квартиру к Бондарчукам. Трубку взяла Ирина Константиновна, отнеслась ко мне дружелюбно, но сказала, что Сергей Фёдорович сейчас очень занят на озвучивании «Бориса Годунова», работает даже по субботам и воскресеньям.

– Отлично! – обрадовался я и успокоил директора. – Раз свою картину озвучивает, наверняка найдет времечко и для нашей текст записать.

Директор крякнул с досады, выдал мне денег, и в субботу первым рейсом я вылетел в Москву. «Мосфильм», несмотря на выходной день, гудел, как улей. В ворота постоянно въезжали машины, у окошечка бюро пропусков выстроилась очередь, и на улочках студии, и в коридорах полно народа. Так насыщенно и полнокровно жило тогда наше кинопроизводство. Пришёл я на тон-студию, подошел к тон-ателье, где работала группа «Бориса Годунова»; дверь закрыта; ну, думаю, буду ждать до победы. Наконец-то выходит Сергей Федорович, импозантный, в очках, сигаретку разминает. Узнал меня, поздоровались:

– Ты чего здесь?

– Да вот, Сергей Фёдорович, сделал картину о прощании с Михаилом Александровичем, заказ ЦК и Госкино, сроки горят, приехал просить вас записать закадровый текст.

Говорю, а про себя думаю: сейчас откажет! И к кому же мне тогда из московских артистов обращаться? Конечно, были у меня запасные варианты, хотя знаю: кто бы из наших замечательных артистов ни стал к микрофону, никто не сделает так, как он. Вдруг Бондарчук спрашивает:

– А где изображение?

– Со мной.

Я достал две коробки с киноплёнкой.

– Ну, давай зарядим.