Сергей Дягилев

Лорд Ротермир был удовлетворён лондонским Сезоном, закрытие которого состоялось 23 июля. Во всяком случае он мило улыбался, когда Дягилев полностью выплатил гарантийную сумму. Речь сразу же пошла о следующем Сезоне в Лондоне, в конце осени — начале зимы. Тут же выяснилось, что лорд Ротермир не так прост, каким хотел казаться, любезно предлагая свои гарантии. Он не замедлил выдвинуть ряд требований: репертуар «Русских балетов» должен быть рассчитан на публику попроще, иначе говоря, «на толпу, у которой балет ассоциируется с красотой», и поэтому следует организовать Сезон низких цен. Вдобавок ко всему он хотел, чтобы в программе появился настоящий английский балет, без всяких сюрреалистических выкрутасов. «Ротермир надеялся обрести власть над «анархией» культуры, — отметила Линн Гарафола, — в тот критический момент, когда её начнут потреблять массы». Как газетный магнат, он уже имел влияние на общественное мнение, но желал его значительно усилить, особенно в области культурных предпочтений простых людей.

За новым и подлинным английским балетом Дягилев обратился к ещё одному Лорду (в данном случае это имя-псевдоним) — Лорду Бернерсу, а в действительности Джеральду Тирвитгу, с которым он был знаком по Риму, когда тот служил в британском посольстве в годы войны. Лорд Бернере увлекался многими видами искусств, желая проявить себя в творчестве. Он, несомненно, был одарён, но оставался «любителем» в хорошем смысле этого слова, а к тому же был весьма эксцентричен, слыл большим чудаком, пожалуй нарочитым, и испытывал страсть к изощрённым розыгрышам. Среди его итальянских друзей, с которыми он любил пошалить, была маркиза Луиза Казати. Стоит заметить, что музыкальные опусы Лорда Бернерса отличались вторичностью, их творца называли «английским Сати», но Дягилеву они, кажется, нравились.

Новому британскому балету вскоре дали название «Триумф Нептуна». Либретто на темы излюбленных пантомим Викторианской эпохи сочинял знакомый Дягилеву поэт и критик Сечеверэлл Ситуэлл. Однажды, когда они в Лондоне допоздна обсуждали балетный сценарий, Ситуэлл не единожды говорил, что опаздывает на пригородный поезд в Элдерсхот. Неважно владевший английским Дягилев, спросил раздражённо: «Кто это Элдерсхот, ваша любовница?» Если бы это было так, могла возникнуть ссора.

В начале августа Дягилев с Лифарём уехал на отдых в Италию. Мысли его постоянно вращались вокруг репертуара «Русских балетов». Не доехав до Венеции, из Милана он написал Кохно о «самом важном деле» — заказать Гончаровой новые декорации и костюмы для «Жар-птицы», которая уже пять лет не ставилась по той причине, что старая сценография пришла в негодность. Дягилев задумал удивительное зрелище — «вся сцена в яблоках, тёмная ночь с фосфорными яблоками (а не только одно дерево), сад тёмно-коричневый <…> Затем для второй картины — задник изменяется и сад превращается в Святой город, яблоки в золотых кустах, церкви — несметный рой и ютящиеся друг на друге. Все костюмы новые, Жар-птица — тоже фосфорящаяся». Гончарова с радостью приняла заказ, сказав, что мысли Дягилева по поводу этой постановки ей «очень хорошо подходят».

Строя дальнейшие планы в Италии, импресарио задумал скомпоновать три программы из сочинений Стравинского, куда кроме балетов и опер он включил и «Регтайм» (для одиннадцати инструментов), танцевать который должна одна пара солистов на фоне панно Пикассо. Замыслы эти он реализовал лишь частично. Какие-то проекты откладывались на потом, а позже вытеснялись новыми.

Так, например, Дягилев заказал младшему «сыну» Дукельскому ещё один балет. В сентябре он пригласил его во Флоренцию, чтобы обсудить балет в деталях вместе с Кохно и Баланчиным. Балет получил условное, неокончательно утверждённое название «Три триады». Дукельский называл его также «Три времени года», поясняя, что «четвёртого — осени — С. П. [Дягилев] не переносил». Усердно трудясь, молодой композитор 15 октября 1926 года в письме к матери в США изложил вольно-шутливую аннотацию своего нового сочинения: «Знаешь ли ты мужиков Венецианова? Вот атмосфера балета: крестьянки 1830-го на пуантах и хорошо вымытые мужики в белых рубашках. Соответственно и музыка слегка русско-итальянская; есть кое-что от Глинки, есть и от Доницетти. Думаю, зрелище будет занятное; музыка более светлая, чем «Зефир». В «Зефире» было некоторое нагромождение деталей, которого стараюсь здесь избежать». Но когда клавир «Триад» был завершён, Дягилев забраковал его и назвал «пыльной вещью». «Звучит как Аренский», — добавил он, сравнив с музыкой нелюбимого им композитора.