Костюмы и декорации «Русских балетов» — это, безусловно, большой и дорогостоящий вопрос, но не единственный в наследственных делах, которыми поначалу занимался Нувель, довольно скоро опустивший руки. У Дягилева оставались долги, к тому же растущие от процентов, а средств на его банковских счетах не оказалось. Однако в арендованной им незадолго до смерти квартире на бульваре Гарибальди хранилась богатейшая коллекция редких русских книг (более двух тысяч томов) и автографов. По французским законам эта собственность могла быть унаследована тёткой Дягилева, младшей сестрой его отца, 75-летней Юлией Павловной Паренсовой, которая жила в Софии. «Кроме хлопот, она, конечно, ничего не получит», — не сомневался Нувель. Вскоре от неё пришёл отказ от права на наследство. Тогда парижские власти решили продать библиотеку и архив Дягилева. Но ещё раньше Кохно и Лифарь проникли в опечатанную квартиру с чёрного хода и похитили часть коллекции, между прочим, с помощью Корибут-Кубитовича и Нувеля. Кохно этот поступок объяснял тем, что у него были расписки и товарные чеки на его имя, хотя все понимали, что покупки он делал по поручению и доверенности Дягилева. А всю оставшуюся часть коллекции в 1930 году купил Лифарь — за сто тысяч франков, и на выплату этой суммы ему был дан срок в один год. Работа в Парижской опере вполне позволяла ему сделать такую покупку.
В конце 1930-х годов Лифарь утверждал, что коллекционирование Дягилева постепенно «начинало приобретать другой характер и другие задачи — создание громадного русского книгохранилища в Европе с обширным рукописным отделением, которое отдалённо напоминало бы существующий в России Пушкинский Дом и в котором бы сосредоточивалась вся исследовательская работа за границей по изучению русской культуры». Тем не менее такое уверенное заявление ничуть не помешало Лифарю распродать библиотеку редких книг Дягилева на аукционе в Монте-Карло в 1975 году. Но письма Пушкина он хранил до конца своих дней. Правда, в 1970-е годы Лифарь предлагал безвозмездно передать их России, но с условием поставить в Большом театре несколько своих балетов. Его условие советские власти принять отказались. Эти письма были куплены Министерством культуры СССР у вдовы Лифаря за один миллион долларов в 1989 году. Именно тогда мировая общественность отмечала две памятные даты, связанные с Дягилевым — 80-летие Русских сезонов в Париже и 60 лет со дня его смерти.
Возвращаясь к балетной теме, заглянем прежде в дневник Прокофьева за 15 апреля 1930 года, когда композитор прибыл в Монте-Карло со своим концертом: «…для меня главным впечатлением была необыкновенная пустота от отсутствия Дягилева. Монте-Карло для меня так связано с ним, что я, не видя его фигуры, не чувствуя присутствия русского балета, бродил точно в пустом городе. Пошёл обедать в ресторан Сергея Павловича и с метрдотелем говорил о нём». В то время у Рауля Гюнсбурга, возглавлявшего театр в Монте-Карло, появился содиректор — Рене Блюм, который стал отвечать за драму, оперетту, а после распада дягилевской труппы и за балеты. Весной 1931 года, когда здесь выступала балетная труппа «Русской оперы в Париже», Блюм обсуждал с одним из руководителей этой антрепризы Василием Воскресенским, известным под псевдонимом «полковник де Базиль», идею создания новой балетной компании, базирующейся в Монте-Карло, — с намерением возродить былые дягилевские триумфы.
По-видимому, этот проект получил одобрение у княжеской семьи Гримальди. К концу того же года полковник де Базиль заключил контракты с режиссёром Григорьевым, педагогом Чернышёвой, либреттистом Кохно, выдвинув его на должность артистического советника, и балетмейстером Баланчиным, который сразу же приступил к формированию труппы. Одновременно де Базиль обхаживал Мясина, ставившего тогда балет в миланском театре «Ла Скала». Этот хореограф понадобился ему ещё и потому, что через него можно было получить костюмы и декорации «Русских балетов Дягилева». Мясин писал в мемуарах, что якобы он являлся «собственником всех дягилевских материалов», однако есть сведения, что де Базиль купил их у американского антрепренёра Гёца.