Сергей Есенин. Казнь после убийства

Начатки грамоты бойкий мальчик получил в церковноприходской школе, затем продолжил образование в Кантауровском второклассном училище (Семеновский уезд). Заведовал им священник Федор Смирнов, по определению Жоржа, «хищник, картежник и пьяница»[43], третировавший воспитанников Законом божьим. Однажды несдержанный на язык Устинов вслух обвинил батюшку в присвоении денег, отпускаемых мальчикам на обеды («Каша ушла попу на штаны»). Строптивца изгнали из училища.

Верить Устинову на слово нельзя. По моде тех лет он революционизировал биографию, создавая себе ореол мученика «проклятого царизма». В одной из героинь Мельникова-Печерского, раскольнице Устимовне, он видел свою бабку, якобы послужившую писателю прототипом. Богохульство и разболтанность выдавал за юный социальный протест. В другой автобиографии был ближе к правде; так, вспоминая кантауровский интернат, писал: «…там решили меня напихать катехизисом, как мешок опилками, но в этом училище за незнание Закона божьего был изгнан из общежития, а обидевшись… взял да ушел совсем из учебы»[44]. Он так и остался недоучкой. Пересоздавал он свое прошлое с заразительной верой в собственные фантазии, выпячивая в угоду времени выгодные и пряча темные страницы жизни. Примечателен его ответ на один из вопросов анкеты (1925) при рассмотрении «дела» об исключении из партии: «Освобожден [от участия в войне] как спецжурналист по ходатайству "Правды"»[45]. Работник же ЦККпометил: «1915. Скрывался от военной службы»[46].

С 17 лет малый босячествовал. Плавая матросом по реке Белой на пароходе «Братья Плехановы», затеял бузу, за что был выброшен за борт. Год за годом, не утруждая себя настоящим трудом, тянулся к политической кормушке.

Его эстетика — мешанина вульгарного социологизма (Келтуяла, Коробка, Фриче и т. п.), сдобренная чтением зарубежной и русской классики. «Я — язычник, аморалист, — . похвалялся он, — способный преклоняться перед Байроном, Уайльдом, Г. Манном, из русских ценю Лермонтова, Бунина, А. Куприна и терпеть не могу бытовиков, всех в один голос подражающих Максиму Горькому»[47].

Когда вышли антибольшевистские «Окаянные дни» Бунина, а Куприн выступил с серией злых антиленинских очерков, Жорж поспешил их предать проклятию (автора «Деревни» он назвал «виконтом де Буниным» — «Красная газета», 1926,18 января).

Руководящий устиновский постулат: «…у художника его стиль (форма) всегда и неизбежно, решительно без всяких исключений, является отражением его классового самосознания». Знакомая песенка. Под ее обязательное сопровождение он, своего рода следователь Пролеткульта по: особо важным литературным делам, выставлял баллы Есенину. Так, Пугачев из одноименной поэмы превращался в «синоним оппозиции по отношению к пролетарскому государству». Поэт, по его мнению, «…совершенно отрекся от своих "большевистских" заблуждений. Рязанский кулак может спать спокойно. Сын вполне оправдал его доверие», ему «…сладок запах отцовского навоза». Признавая! талант автора «Пугачева», критик вешает на него ярлык собственного изобретения — «…самый неискоренимый психобандит», который «плюнул на социализм» («Литература наших дней». М., 1923). Согласитесь, так грубо не мог написать «лучший друг», каковым без устали представляли есенинского знакомого:

Мы задерживаемся, может быть, излишне подробно на; Устинове потому, что, во-первых, многие факты его жизни раскрываются впервые, во-вторых — и это важнее, — они; пригодятся будущим исследователям гибели Есенина.

… 1905-й год пришелся Жоржу «в масть». Он отрастил длинные, «нигилистические» волосы, обзавелся револьвером, уснастил свою речь словечками «диктатура», «гегемон», «эксплуатация», вступил в социал-демократическую: группу городка Городец. Его революционную физиономию, обтесывали более подкованные друзья — В. Рюриков, сын: врача, и Иван Абоимов, портной. Они разбрасывали зажигательные листовки, организовывали горластые митинги. Из эсдека выковывался отчаянный боевик, готовый крушить «черную сотню», полицейских и всех, кто противится > «новой жизни». Результат — трехмесячное заключение в Балахне. Здесь началась его журналистская карьера в газетке «Судоходец» (редактор Ф. П. Хитровский). Вместе с ним приобщался к печатному слову Иван Михайлович Касаткин, будущий писатель. Он успел уже познать подполье, аресты, совершить не один побег (одно время скрывался в Нижнем Новгороде на квартире отца небезызвестного Генриха Ягоды). Как видим, есенинские приятели — давние знакомые, но если в Жорже поэт видел застольного собеседника, то в «дяде Ване» — по-домашнему родственного человека.